Листы имажиниста (сборник)

…Рыданье гирей пудовело в горле,
Когда молилась месть кровавой матерщиной.

…А я… в восстаний венце

С факелом бунта.

…В дышлах революционных вьюг

Земли пожаров экваторы.

…Этих бурь ломовая лошадь

По ухабам червонной зари – кули.

…По крышам, как по доске кегельбана,

Туда и сюда пожаров ядро.

…Миряне!

Это в небо копытами грозно конь русский!

…В Африке крылья зари,

В Америке пламени юбка,
Азия, как жонглер шариками, огнем.
С каждым днем
Все железней, все тверже
Горбылевые наши выи.
Революция – огненный стержень,
На котором и я и вы.

…Спинной позвоночник

Как телеграфный столб прям
Не у меня, у всех
Горбатых века россиян.

…Скоро

К сосцам твоим (Россия) присосутся,
Как братья,
Новые своры
Народов,
Еще не одна революция
Нянчиться будет в твоей зыбке.
Из твоего чрева,
Из твоего ада
Пьяному кровью
Миру вынут
Новую дщерь,
Новую Еву.

…Разве вчерашнее не раздавлено, как голубь

Автомобилем,
Бешено выпрыгнувшим из гаража?

И снова можно привести полчища цитат. И после этого те, кто для революции, как для искания, нашли только черствые слова, вытертые, как плюш на диване, вроде «вперед – народ», упрекали тебя. Право, я начинаю думать, что они упрекали тебя только для того, чтоб скрыть свою реакционность.

Но забудем на секунду все разговоры о содержании. Пусть об этом говорят те, кто не умеет по неграмотности говорить о форме.

Я помню, как тебя упрекали в том, что твои образы неопределенны и просто смешны. Даже великий комик наших дней, мнящий себя лириком, Владимир Маяковский, написавший в свою жизнь только один классический образ: «Запрусь, одинокий, с листом бумаги я», – упрекал тебя в шаблонности образов!

Для меня великое наслаждение составить каталог образов поэта, а твой каталог в особенности. Ведь, если даже сотрутся в памяти человечества все строки, связующие лиризмом образы, но сохранятся корки образов, на плитах вечности останется имя поэта.

…Откроются ворота
Наших книг,
Певуче петли ритмов проскрипят.

…И сумерки, как пес,

Зари кровавый рот
Оскаля,
Ложатся спозаранок
У каменных ботинок городов.

…В карманах

Розовых туманов
Чуть слышен ветра крик.

…И хорошо, что кровь

Не бьет, как в колокол,
В мой лоб
Железным языком страстей.

…Открою у ладони синий желоб:

Прольется кипяток,
Вольется лед.

…Обвяжите вкруг шеи

Белые руки галстуком.

…Из сапога ночи выдернул

Рассвет
Желтую ногу.

…Вечер-швейцар

Подавал Петербургу
Огненное пальто зари.

…Город – мира каменная корона.

…В вазах белков вянут синий лилии.

…Настежь рта гардероп –

И язык
Как красное платье.

…Тело закутайте саваном тишины,

Поставь, луна, погребальные свечи!
Город – асфальтовый колокол, –
О чем люто
В ночи гудишь?

…В черные зубы фабрик гаванскую сигару,

Ладони пригородных мостовых
В асфальтовый перчатки втисни!

Рядом с этими образами легко и безболезно поникнут образы Великолепного Сен-Поль Ру!

Столбы образов, крепко связаные проволокой телеграфной романтики!

Беспроволочное воображение, о котором мечтал Маринетти теоретически, наконец нашло воплощение; но из беспроволочного оно обратилось в электрическую связь атомов.

Отсутствие фабулы только лишний раз подчеркивает, что магнит притягивает нереальной, невещественной силой предметы. Магнит поэзии – лиризм. Луна приподымает лаской своего света волны океана (приливы). Лунный мощный свет поэзии – романтизм в высоком и прекрасном значении этого слова.