Литература факта и проект литературного позитивизма в Советском Союзе 1920-х годов

В последней версии изменения больше затрагивали институциональный субстрат, чем технический, однако само парадоксальное эпистемологическое требование применять парадигму документа к «моральным фактам» порождало и довольно неожиданные техники и протоколы записи, не сводящиеся к риторическим рекомендациям, но описывающие взаимодействие с записывающими аппаратами. Так, одно из редких упоминаний киносъемки допускает Марсель Гриоль в выходящем уже после войны справочнике. Поскольку в экспедиции Дакар – Джибути участвовал Жан Руш[1098], это позволяет связать советскую фактографию и французскую этнологию еще и на уровне техники записи. В частности, Гриоль пишет о различии между document filmé и film documentaire:

Документальный фильм дает более четкое представление об объекте, чем сырой документальный киноматериал. Нас интересует роль искусства в этой области. Оно передает реальность точнее <и> более точно воссоздает реальную атмосферу.

Подобно участникам Лефа, Гриоль обнаруживает, что если старые художественные средства (во французском случае это прежде всего риторика) вредят научному методу схватывания фактов, то новые технические средства их записи (кино) оказываются союзником науки в ее становлении позитивной и одновременно помогают уловить переживаемый опыт атмосферы. Не только хитросплетения институциональной истории, но и технические искусства были замечены в трансформации самого характера фактов, поддающихся записи и, следовательно, существующих. Это делало субординацию новой науки и новой литературы более сложной, чем лобовое противопоставление, что уже было испытано тридцатью годами раньше в практике фактографов.

* * *

По возвращении из экспедиции в Париж в 1933 году Лейрис имеет все шансы попасть на доклад Беньямина и услышать о практике Третьякова, но этого не произойдет из-за сложно устроенной картографии «внутренней Африки» парижской интеллектуальной сцены, в которую определенным образом стремится встроиться и к которой адресуется Беньямин со своим докладом[1099].

Тем не менее, будучи близок Музею Трокадеро, Лейрис не мог не быть знаком с Полем Риве[1100], который в этот самый момент занят трансформацией этого аппарата «в духе социализма», а не только приемом поставляемых экспедициями объектов[1101]. Еще до того, как он возглавит Музей человека, ему придется поучаствовать в некоторых других инициативах – в частности, в организации в 1933 году Comité de vigilance des intellectuels anti-fascistes (CVIA), близкой к Институту изучения фашизма. Обе антифашистские инициативы пересекаются по составу: среди патронов Института, для которого готовит доклад Беньямин, Люсьен Леви-Брюль (вместе с которым Риве и Мосс уже основали Институт этнологии), а моральную и финансовую поддержку ему оказывают Андре Мальро, Луи Арагон и Филипп Супо, уже давно ставящие сюрреализм на службу (социалистической) революции[1102]. Другими словами, тот же самый этносюрреалистический фронт, который выше мы рассматривали исключительно в контексте внутренней специфики устройства французского интеллектуального поля 1920–1930-х годов, оказывается частью более широкого «левого фронта», который простирается от Москвы до Берлина, а от Берлина в начале 1930-х все больше сдвигается к Парижу[1103].