Литература факта и проект литературного позитивизма в Советском Союзе 1920-х годов

Места, как известно, не было не столько стихам, сколько традиционному поэтизму и претенциозным метафорам, аллегориям и тому подобному. В воспоминаниях Шаламова один из его диалогов с Третьяковым выглядит так:

– Вот мы опишем этот дом <…> А что бросается в глаза раньше всего, когда входишь в комнату?

– Зеркала, – сказал я.

– Зеркала? – раздумывая, спросил Третьяков. – Не зеркала, а кубатура[1128].

Как в случае упоминавшейся психотехнической лаборатории архитектора Ладовского[1129], в принципах «речестройки» Леф также отдавал приоритет не репрезентационным эффектам и «отражательству», а – следуя традиции футуризма – реальной ощутимости слов (не эмоциональному воздействию содержания, а чисто фонетической выразительности формы), энергичным звуковым жестам, «речевой сигнализации» и «семафорической речи». Так, в Государственных экспериментальных театральных мастерских имени Вс. Мейерхольда Третьяков читает курс «Речестройка, интонация, поэтика», а к своей постановке у Мейерхольда 1922 года рекомендует:

Проработка артикуляционного эффекта выразительных по своему звукосоставу слова <…> нахождения для каждой речи некоторых устойчивых положений речеаппарата, дающих устойчивую тембральную и артикуляционную окраску речи[1130].

Поэтому когда молодой лирический поэт Шаламов изъявляет желание опубликоваться в «Новом ЛЕФе», он получает вместо этого задание создать техническую инструкцию для радиорепортера:

– Вот, – сказал Сергей Михайлович, – напишите для «Нового Лефа» заметку «Язык радиорепортера». Я слышал, что надо избегать шипящих и так далее. Напишете?

– Я, Сергей Михайлович, хотел бы написать по общим вопросам, – робко забормотал я.

Узкое лицо Третьякова передернулось, а голос его зазвенел:

– По общим вопросам мы сами пишем[1131].

Это кажется пренебрежением к поэтическим амбициям – даже «не чьим-нибудь стихам, а стихам вообще», и в тех же воспоминаниях Шаламов предлагает довольно радикальную интерпретацию истории «Нового ЛЕФа»: «Маяковский хотел писать стихи и был изгнан из „Нового ЛЕФа“. Писание стихов казалось Третьякову пустяками»[1132]. Как известно, Маяковский не только не был изгнан, а Третьяков сам часто выступал с публикацией «пустяков» в журнале, но оба к тому же проявляли интерес именно к радиобытованию (поэтического) слова, а также делали особенный медиаэстетический акцент на вопросах тембра и следствиях этого физиолого-технического аспекта для литературной критики. Так, «речевик» Третьяков высказывает предположение о рождении словесных изобретений зауми из духа аудиотрансляции («граф-то возник во второй части стиха не потому ли, что его родил „радио-телеграф“»)[1133], а его собственные стихи, по мнению критика, «бьют обухом не только по сознанию; они распирают голосовые связки; они превращают гортань в металлический рупор»[1134]. В свою очередь, «горлопан» Маяковский в год начала работы «Нового ЛЕФа» называет радио «дальнейшим (одним из) продвижений слова, поэзии» и «расширением словесной базы», а критик, по его мнению, должен «знать законы радиослышимости, должен будет <…> признавать серьезным литературным минусом скверный тембр голоса» и даже «должен измерять на эстраде пульс и голос по радио»[1135].

Предложение Третьякова написать заметку о языке радиорепортера выглядит скорее приглашением в самый центр актуальных дебатов футуристов о новых медиатехнических условиях существования слова, в том числе поэтического, но Шаламов пока не захочет ничего знать об измерениях пульса и законах радиослышимости. Возможно, впрочем, само это приглашение к созданию технических стандартов произношения уже являлось провальным – причем не по жанровым (предложение поэту писать инструкции), а по сугубо фонетическим причинам. Предлагая написать заметку о нормах произношения, Третьяков уточняет, что он «слышал, что надо избегать шипящих» человеку по фамилии Шаламов. При возражении того его голос начинает звенеть, а когда тот, переключаясь с вопросов акустического означающего к письму, выскажет желание «написать по общим вопросам», выяснится, что и по ним Третьяков пишет сам. Так или иначе, в «Новом ЛЕФе» так и не будет опубликовано ни стихов, ни радиоинструкций за подписью Шаламова.

* * *