Литература как социальный институт: Сборник работ

Речь идет о таких способах анализа, которые отвечают регулятивным принципам интерсубъективности, проверяемости и эксплицитности. Подобные способы работы предполагают наряду с существованием группы традиционных интерпретаторов, базирующихся на суждениях вкуса, личном такте, проникновении или вживании и т. п. индивидуальных способностях, формирование научного сообщества, а следовательно, и форм внутри– и междисциплинарной работы, дифференцированной в соответствии с используемыми методами анализа, а не по предмету. В этом случае, например, комплекс исторической работы будет охватывать множественность историй взаимодействия по поводу литературных текстов, выстраиваемых в смысловой перспективе соответствующих участников, а систематическая рационализация исторической семантики литературности, актуализируемой в подобных взаимодействиях, даст соответствующие теории литературной культуры и их смену. Показателем этих процессов может служить сопровождающее их появление методологической проблематики и мышления, обеспечивающих согласование и корректность предметных разработок.

Однако следует подчеркнуть, что развитие указанных потенций и многообразие складывающихся направлений возможно лишь при культурной легитимности, т. е. относительной автономности, других агентов литературного процесса – партнеров по литературному взаимодействию. В частности, это относится к такой инстанции, как читающая публика, способная каким-то образом выражать свое отношение к литературе (интересом к определенным произведениям, покупкой книг, подпиской на альманахи и журналы, выбором книг в библиотеках, признанием светского, общественного, морального авторитета или культом «писателей-гениев», созданием их репутации и проч.) и предопределять этим движение литературных форм и значений. Характер ее участия в литературном процессе может быть самым различным – прямой диктат эстетических норм или каких-то иных представлений, влияние через определенные формы «признания» или блокировки образца. Важно лишь, что инстанция «читатель» при этом столь же значима для исследователя литературы, как и для автора, критика, издателя, не ограничивающихся ролями «учителя», «судьи» или «знатока»; что публика – не пассивная фигура риторического обращения и безответная «масса», а активный и значимый компонент гетерогенной и сложно организованной культуры.

Продумывание самих возможностей, открывающихся при систематическом учете каких-то иных дееспособных сил, кроме «гения» и его толкователя, ведет к пониманию культурных ценностей индивида, признанию его автономных интересов и тем самым воздействий, оказываемых этими обстоятельствами. Реальный учет подобных факторов в реконструкциях истории литературы или ее настоящего состояния ставит перед исследователем обширный круг вопросов, начиная от анализа предполагаемой адресации текста и характера его поэтики, фактической рецепции и оценки произведения публикой до конкретных особенностей социального бытования литературы и ее организации (характер ее внутренней структуры, издательская деятельность, механизмы социального контроля и т. п.). Такой диапазон проблематики принципиально меняет ви́дение литературы, а соответственно, и структуру рассмотрения любых литературных фактов, равно как, вероятно, и артефактов культуры вообще.

Мы склонны связывать моменты блокировки указанных ранее вариантов исследовательской деятельности, а значит, и развития литературоведения как науки (а не только накопления фактического материала) с устойчивостью структуры рутинных оценок и истолкований литературы, о чем неоднократно писал Тынянов. Так, в «Архаистах и Пушкине» он показал, что расхождения литературных групп по мировоззренческим, идеологическим, философским, религиозным, политическим вопросам, как правило, не касались самых общих установок в отношении литературы. Комментируя эту статью, современный исследователь отмечает «общность литературной теории и общность литературных позиций старших и младших архаистов, несмотря на коренное отличие их общественно-политических платформ»[244].

Это постоянство семантики интерпретаций и оценок мы соотносим с особенностями самосознания и самоопределения культурных групп в условиях выбора программы интенсивного развития. Характер истолкования литературы как выражения национального духа, истории, среды, социальной группы или слоя, диктующий, чтó считать литературой и как ее следует понимать, в своих структурных характеристиках совпадает с воззрениями групп, чьи культурные программы вырабатываются как основания авторитетности этих групп. Одним из первых эту точку зрения высказал В. Белинский: «В область литературы входят только родовые, типические явления, которые фактически осуществляли собой моменты исторического развития, и потому всякая литература имеет свою историю <…> чтобы литература для своего народа была выражением его сознания, его интеллектуальной жизни, – необходимо, чтобы она была в тесной связи с его историей и могла служить объяснением ей»[245].