Литература как социальный институт: Сборник работ

В этом смысле можно поставить в связь типические характеристики основного героя отечественной литературы как «лишнего человека» и устойчивые маркировки жанрового своеобразия русской классики исключительно в негативных категориях «не-жанра»[255]. Литературные образцы, отмеченные наиболее фундаментальными коллизиями личностного самоопределения (и, соответственно, неоднозначностью героя, поэтики, образа, автора и т. п.), представляют и высшие достижения культуры, выступающие преимущественным объектом внимания интерпретаторов, и наиболее сложную проблему для теоретической интерпретации. Предельной же отчетливостью в любом из указанных аспектов характеризуются произведения дисквалифицируемой словесности – «беллетристики», как правило, не входящие в сферу литературоведческого рассмотрения. Попытка истолкования текста в терминах жанровой (т. е. родовой) определенности сталкивается прежде всего с аксиоматическим постулатом индивидуального своеобразия гениального автора. Конфликт между внутренними нормами литературной культуры, с одной стороны, и структурными особенностями модернизационной культуры с ее негативной оценкой и редукцией субъективности, с другой, оборачивается невозможностью дать генерализованные средства описания и объяснения материала[256].

Формами изживания этого постоянного культурного напряжения являются оценки инструментальных аспектов стратегии достижения культурности, образования и просвещения в России. Они порождают, с одной стороны, фикциональные образования субстрата культурной идентичности в виде идей самости, почвы, слоя, группы и прочее, а с другой – персонификации конкурирующих стратегий, столь же тотальным образом выстраиваемых по модели данной элиты в виде противников, препятствующих осуществлению избранной программы культивации. В соответствии с основными механизмами идеологического сознания они выступают либо как носители ложного сознания, не дошедшего до понимания истинного хода истории, либо в качестве воплощения конспиративного сознания, сдерживающего ход развития и скрывающего истину в своих частных, групповых интересах. Иная оценка каждого из основных компонентов общей структуры культурной системы («Запад», «патримониализм», «народность»), в том числе и негативная, ведет к известной комбинаторике интерпретаций, но не меняет в принципе их единообразной, тотальной и замкнутой композиции.

Любая переформулировка выдвигаемых программ модернизации предполагает и изменение категорий представительства, союзничества и соперничества. При этом за противниками отрицается культурная дееспособность и легитимность, что в понятиях рассматриваемой схемы выражается в наделении противной стороны значениями отсталого, прошлого или преодоленного. Подчеркнем, что это может относиться к любому из трех указанных исходных элементов данной структуры.

В соответствии с логикой построения и функционирования идеологических систем претензии на значимость, социальное признание (и определенные социальные позиции) и, следовательно, авторитет содержат апелляцию к предполагаемому партнеру, культурные, семантические значения которого выражаются в социальных и социоморфных категориях (общественность, публика, публичность, масса, деревня и т. п.). В таком случае две другие апеллятивные инстанции представляются в категориях «культуры», но с противоположной в отношении друг друга оценкой – либо как источник культурных образцов, либо как фактор блокировки их усвоения. Так, при негативной оценке разнородности в лице «Запада» источником позитивных значений культурности становится национальное, народное, местное, «свое» в любом содержательном наполнении, и наоборот. Характер и знак выдвигаемых в отношении «Запада» оценок (а значит, и полярных суждений о наличном состоянии, о показателях культурного развития) может служить индикатором социального признания элиты, поскольку высокая позитивная оценка настоящего означает достижение группой известного уровня авторитетности и легитимности ее программы (или же в крайнем случае способности эффективного контроля над гетерогенностью культуры). Иными словами, культурная программа в этом случае имеет характер либо идеологии, либо утопии[257].