Литература как социальный институт: Сборник работ

Рассмотренная особенность культурных элит в России, выступающих от имени тех или иных социоморфных целостностей и адресующихся ко всем, объясняет их негативность по отношению к любым типам специализированных образований. За ними видятся потенции известной автономизации ценностей (в том числе и профессиональных, и статусно-аскриптивных), т. е. требований самодостаточности отдельных групп, на чем бы последняя ни основывалась – на праве по рождению или совокупности личных достижений. В противовес любым частным группировкам (кружкам и салонам, скажем, пушкинского времени)[258] выдвигается идея «интеллигенции». Она фиксирует уровень достигнутой культуры для части целого (населения, общества, народа) и выступает в качестве залога обеспечения этого уровня в будущем для всех. В этом смысле принадлежность к интеллигенции означает качественную характеристику представителя любой социальной группы, т. е. культурный предикат к соответствующему члену социальной группы (интеллигентом может стать и дворянин, и студент, и купец, и чиновник). В качестве носителей и меры культуры они противостоят любой специализированности как выражению частных, «узких» интересов, неизбежно оказываясь в позиции харизматического отрицания действительности. «Идеализм» этого «духовного ордена» неоднократно отмечался современниками[259].

Негативизм по отношению к автономным значениям реальности и к стоящему за ними многообразию ценностей объясняет блокировку специализированных форм выражения и осмысления, рационализации действительности, борьбу с «наукообразием», «птичьим языком» специализированных сфер и вместе с тем недоверие к полноте познания реальности «частным разумом» – наукой, философией и др.[260] Только литературе и лишь благодаря «гению» как символу тождества экспрессивного и когнитивного, содержания и выражения, жизни и познания, индивидуального и общего, идеального и типического надлежит выразить сущность репрезентируемого целого[261].

Фигура «гения» или ее объективации, прослеживание которых определяет интерпретации литературного творчества и построение канонической модели писательской биографии (в отношении полемики с этими моментами находятся не только теоретические работы Тынянова, но и его проза), задаются не как культурные метафоры субъективности – обычная формула в германской, французской и других философиях литературы, но как символическое выражение целого (национального духа, среды, группы, эпохи и т. п.), т. е. как проект и мера групповой идентичности[262]. Подобное понимание не может быть перенесено на текстовый состав литературы в многообразии его ценностных значений, а характеризует лишь установки нормативного интерпретатора в той мере, в какой они соответствуют описываемой здесь идеологии литературы как культуры. Как бы ни различались культурные стратегии отдельных групп, подобный литературоцентризм обеспечивает и устойчивость структуры истолкований литературы, и сохранение за интерпретатором ведущей позиции в культуре.

Вместе с тем представление о внутренней детерминированности шедевра гения, наглядным образом представляющего в связях компонентов произведения отношения самой действительности, позволяет интерпретатору истолковать «органическую связь» гениев как движение самой литературы и, наряду с этим, как преемственность эпох исторического развития самого народа на его пути к предзаданному вхождению в мировую семью культурных наций. Так, М. Н. Катков полагал: «Все в произведении истинно художественном должно быть запечатлено внутренней необходимостью, все должно быть проникнуто своим значением, все должно иметь свое достаточное основание, и всякая частность должна находиться в ясном отношении к своему целому, так чтобы все было вместе с живою действительностью и понятием»[263]. Сходное понимание у К. Аксакова: «…Всякая литература должна <…> пройти в своем историческом развитии эти необходимые ступени <…> этими существенными моментами знаменуется ее развитие <…> [они] составляют ее главные эпохи и вместе с тем эпохи жизни народа»[264].