Литература как жизнь. Том II

Зато с точки зрения британского атташе поход к Ахматовой удался на славу. Берлин тут же сообщил о своём успехе в Форин Оффис. «Я писал, – говорит он, однако, не цитируя, а реферируя самого себя, – что каковы бы ни были причины, врождённая ли неиспорченность вкуса или же насильственное отторжение пошлятины и дешёвки в литературе, каковые могли бы испортить этот вкус, но факт остается фактом, что в наше время, возможно, ни в одной другой стране классическая и современная поэзия не расходится в таких количествах и не читается с такой жадностью, как в Советском Союзе, и это обстоятельство не может не являться побудительным стимулом как для критиков, так и для поэтов. Далее я писал, что созданная силой указанных обстоятельств читательская среда способна вызвать лишь зависть у западных прозаиков, поэтов и драматургов. И если бы силой некоего чуда политический контроль сверху оказался ослаблен и была предоставлена большая свобода творческого выражения, то не было бы причин, в силу которых в обществе, столь ценящем творческую активность, в стране столь желающей воспринять как можно больше, столь юной и столь легко поддающейся очарованию всем, что кажется неведомым и даже истинным, и сверх того, в обществе, одарённом энергией, способном сорвать любые повязки с глаз, отвергнуть глупости, преступления и несчастья, способные погубить менее богатую культуру, великолепное истинно-творческое искусство не могло бы не быть вновь вызвано к жизни; что контраст между жадным интересом ко всему, что содержит какие-то признаки жизнеспособности по сравнению с мертвящей продукцией, производимой официально-одобренными писателями и композиторами, есть, возможно, самая поразительная черта советской культуры наших дней»[180].

Суждения Берлина, согласитесь, трогательны, особенно в сравнении с политическим хулиганством Черчилля-младшего. Атташе-философ проявляет заботу о расцвете у нас искусства и литературы, докладывая по службе, что возможности на нашей почве безграничны. Если творческие силы пробиваются из-под гнёта, что же будет с приходом свободы? Излишне говорить, ни в чем, кроме роста наших творческих сил, не были заинтересованы наши бывшие союзники, мечтавшие увидеть Россию могучей и процветающей, о чем они и сейчас мечтают.

Составленную им бумагу Берлин не приводит целиком и даже не цитирует, но указывает шифр, по которому в дипломатических архивах важный документ можно найти, чтобы убедиться, насколько пересказ соответствует букве самого документа. Исследователи этого ещё не сделали. Не сделал даже Роман Тименчик, автор фундаментальных трудов об Ахматовой. По Тименчику, вокруг Ахматовой с одной (советской) стороны крутились соглядатаи, а с другой (зарубежной) окружали любители поэзии. Так, рецензируя книгу Михаила Игнатьева, в своем эссе ситуацию описал и Дэвид Брукс: поэзия и любовь с одной стороны, полицейские меры – с другой[181].

Но Берлин, сообщает Тименчик, не только посетил Ахматову, он опубликовал её стихи в международном журнале, который курировал. Думал ли куратор, зачем после политического скандала, вызванного его посещением Ахматовой, он печатает её стихи? Или так просто, из чистой любви и без малейшей задней мысли, тиснул по неосторожности? Хорошо бы посмотреть, что же у Берлина в досье сказано и что осталось между строк, всего лишь подразумевается, но само собой следует из сказанного. На мой референтский взгляд, там должна следовать рекомендация: после инцидента с Ахматовой учесть роль литературы в СССР.

«Как указал Сэр Исайя Берлин…»

В зеркале советской литературы. Под ред. Эрнеста Дж. Симмонса.

«…и Эрнест Дж. Симмонс, уж не говоря о фигурах меньшего масштаба».

Исайя Берлин. Русские мыслители. Нью-Йорк, Издательство Викинг, 1978.