Литература как жизнь. Том II

Оказывается, чтобы укрепить контакт с Сайрусом Итоном, если не единственным, то самым значительным нашим партнером из капиталистического мира[195], было решено закупить у него бычков, короткорогих, черных, каких для Папы Сайруса выращивал Труман. То были живые бифштексы из первоклассной говядины. Мы с Шашириным видели, как на выставках питомцев Трумана прощупывали, прощупывали, определяя, нет ли в них лишнего жира, нет, сплошное мясо, хлопают по загривку: «Чемпион!» А уж для продажи своего товара Советскому Союзу Папа Сайрус велел Труману отобрать лучших из лучших. Но приехали за бычками представители Внешторга и старались взять какие похуже. Такой подход к сделке привел Трумана в ярость: ведь босс сочтет, что он не выполнил его распоряжения! Сделка не состоялась, и когда Папы Сайруса не было в живых, а Труман вернулся в свою Северную Дакоту, он всё ещё кипел, и уже было можно ему объяснить: наши государственные представители преследовали свой личный интерес, из отпущенных средств истратить поменьше, а излишки поделить между собой. Один из представителей и звонил мне. На этом дело о бычках не закончилось. Уже в 80-х годах, с приближением перестройки, меня нашел Итон-младший, сын Папы Сайруса, он хотел восстановить с нами отношения, которые в свое время прервались: мы бычков покупать не стали, а старика Итона в качестве нашего партнера вытеснил Арманд Хаммер, и я видел, как того обхаживали в нашем Посольстве. После разговора с Итоном-сыном написал я докладную в Иностранный отдел Академии Наук, дескать, наследник лауреата Ленинской премии мира готов продолжить дело отца. Какой ещё мотивировки нужно, если только и говорят о возвращении к Ленину? Однако ответа не последовало, стал я звонить по разным телефонам, но куда ни позвоню – стена, круговая оборона, слышу по голосам: желания иметь дело с американцем по фамилии Итон нет, отказывать не отказывают, но и охоты не проявляют. Видно, кто-то среди работников Внешторга создал фамилии Итон дурную славу. А тут ещё и Арманд Хаммер раскошелился – дал миллион за нашего жеребца, который по оценке наших же экспертов таких денег не стоил. Как поделили миллион, на что пошли деньги, то потонуло во мгле. Бычков, тоже черных, короткорогих, но уже не от Итона, закупили и разводят под Брянском, а чтобы породистым бычкам было где пастись, позакрывали школы, снесли детские сады, упразднили библиотеки, но местные жители не могут отведать первосортной говядины – дорого, идёт на вывоз, за границу.

Будем надеяться, станет известно, как реформаторы подпили сук, на котором сидели, подобно барону Мюнхаузену, себя из трясины вытащили и снова расцвели. Не обличать, а определить следует пережитое как повтор многократно совершавшегося: «губители были приняты за исцелителей» («Юлий Цезарь», II, 2).

«Когда мне приходится переводить,

я стараюсь не обдумывать сказанного».

Павел Палажченко[196]

.

Правду о перестройке могли бы обнародовать переводчики. Пока, кроме «постукивания по ящику», от них получили лубочные картинки с плоским, без подноготной, изображением международных встреч и переговоров. Политические суждения мемуаристов-переводчиков поражают наивностью, то ли переводчики повязаны обетом молчания (тогда зачем же пишут заведомую трепотню?), то ли толмачи прикидываются простачками, то ли нас, читателей, принимают за несмышленышей, не сообразительней гоголевской крестьянской босоногой девчонки, не ведающей, где право, где лево. «Короли перевода», служившие в Советском Союзе толмачи, напоминают искусных драгоманов Великолепной Порты: те, как известно, не просто переводили, а проводили политику, причём не всегда ясно, в чьих интересах: тех, кого они переводили, или же тех, кому они переводили. Если душа переводчиков запоет «Жили двенадцать разбойников», и «короли перевода» (как называли их те, кому они переводили) расскажут в самом деле о том, чему были свидетелями, то станут видны пружины событий, тогда прояснится картина, выдаваемая за неудавшиеся реформы, которые удались успевшим обогатиться благодаря порокам псевдосоветского режима.

* * *

Пришло известие о кончине Виктора Михайловича Суходрева, «короля переводчиков», как его называли на Западе. Виделся я с ним в актерской среде, на торжественном ужине в честь Светланы Немоляевой. Производил он впечатление человека без завихрений, без комплексов и без малейшего зазнайства, чувствовалась внутренняя дисциплинированность.

Светлана – актриса, только актриса, вне всякой политики, а на многочисленных фотографиях, которые после кончины Виктора Михайловича появились в Интернете, он фигурирует среди актеров, известных политической ангажированностью.

Gorby

Горбачев как читатель