Литературная классика в соблазне экранизаций. Столетие перевоплощений

Прошлое графини С. А. Толстой, ее скандальная юность, громкий адюльтер, внебрачная связь и нашумевший в свете развод нисколько не смущали Достоевского. Непринужденный, благородный тон, царивший в салоне графини Толстой, ее нежное и чуткое сердце привлекали многих выдающихся людей. «Это была женщина громадного ума, очень образованная и начитанная. Беседы с ней, – вспоминала и жена писателя, А. Г. Достоевская, – были чрезвычайно приятны для Федора Михайловича, который всегда удивлялся способности графини проникать и отзываться на многие тонкости философской мысли, так редко доступной кому-либо из женщин… Федор Михайлович, так часто раздражаемый в мужском обществе литературными и политическими спорами, очень ценил всегда сдержанную и деликатную женскую беседу»[568]. Светские дамы охотно поверяли ему свои тайны, видели в нем опытного советчика. «Федор Михайлович с сердечною добротою входил в интересы женщин и искренно высказывал свои мнения, рискуя иногда огорчить собеседницу. Но доверявшиеся ему чутьем понимали, что редко кто понимал так глубоко женскую душу и ее страдания, как понимал и угадывал их Федор Михайлович»[569].

А началась вся история с памятного бала-маскарада зимы 1850–1851 года: 33-летний Алексей Толстой по долгу придворной службы отправился в Петербургский Большой театр на новогодний бал-маскарад, сопровождая туда наследника престола, будущего царя Александра II, чьим товарищем для игр он был выбран еще в детстве. Там, на балу, и произошла встреча поэта с дамой, перевернувшая его жизнь. Они танцевали; лицо незнакомки скрывала маска; он видел только ее печальные серые глаза, пышные пепельные волосы, стройную изящную фигуру, слышал густой низкий голос. Прощаясь, она взяла визитную карточку поэта и пообещала, что их знакомство вскоре непременно продолжится. Есть версия, что той же ночью Алексей Константинович написал стихотворение (спустя 27 лет оно ляжет в основу одного из самых известных русских романсов, созданных П. И. Чайковским):

Средь шумного бала, случайно
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.

Лишь очи печально глядели,

А голос так дивно звучал,
Как звон отдаленной свирели,
Как моря играющий вал.

Мне стан твой понравился тонкий

И весь твой задумчивый вид,
А смех твой, и грустный и звонкий,
С тех пор в моем сердце звучит.

В часы одинокие ночи

Люблю я, усталый, прилечь –
Я вижу печальные очи,
Я слышу веселую речь;

И грустно я так засыпаю,

И в грезах неведомых сплю…
Люблю ли тебя – я не знаю,
Но кажется мне, что люблю!

Спустя несколько дней Толстой получил от незнакомки приглашение и незамедлительно прибыл по указанному адресу. «На этот раз вы от меня не ускользнете!»[570] – сказал, по свидетельству биографа, Алексей Константинович Толстой, входя в гостиную «маски», Софьи Андреевны Миллер.

Бал-маскарад зимы 1850–1851 года оказался для поэта, для его музы и для русской лирической поэзии счастливым балом…

II

Не всегда, однако, героям русской литературы на балах улыбалось счастье, хотя их было более чем достаточно.

Что нового покажет мне Москва?
Вчера был бал, а завтра будет два[571]

.

О московских балах с досадой говорит Чацкий, они ему претят, как и весь уклад патриархальной (старорежимной) московской жизни. Совсем иначе думает Молчалин: известная всей Москве Татьяна Юрьевна, дама-покровительница московской молодежи, обходительная, милая, добрая и простая, как раз-таки славится своими балами:

Балы дает нельзя богаче,
От рождества и до поста,
И летом праздники на даче.
Ну, право, что бы вам в Москве у нас служить?
И награжденья брать и весело пожить?[572]

На домашнем балу у Фамусова гости сплетничают, злословят, клевещут и все же танцуют с величайшем усердием. Чацкий же занят обличением всего и всех. Бал не задался; маски сброшены – с Софьи, с Молчалина, с Чацкого. Недовольны гости:

Ну бал! Ну Фамусов! Умел гостей назвать!
Какие-то уроды с того света,
И не с кем говорить, и не с кем танцевать[573]

.

Недовольна престарелая графиня-бабушка, шамкая и шепелявя беззубым ртом:

Поет

ем, матушка, мне прафо не под силу,Когда-нибуть я с пала та в могилу.