Литературная классика в соблазне экранизаций. Столетие перевоплощений

Но не только старуха-графиня тяготиться балом – моложавый Платон Михайлович Горич, подкаблучник, «муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей», сетует в унынии на свою горькую долю – таскаться по танцевальным вечерам и состоять на часах при супруге.

Наташа-матушка, дремлю на ба́лах я,
До них смертельный неохотник,
А не противлюсь, твой работник,
Дежурю за полночь, подчас
Тебе в угодность, как ни грустно,
Пускаюсь по команде в пляс.
…………………………………………….
Бал вещь хорошая, неволя-то горька…[574]

Как тяжелую светскую обязанность, почти неволю, воспринимает балы и Репетилов:

Что бал? братец, где мы всю ночь до бела дня,
В приличьях скованы, не вырвемся из ига…[575]

Рассыпалась в прах мечта Чацкого – любимая им женщина, именно на балу, распустила слух о его сумасшествии: он слышит, как Павел Афанасьевич Фамусов кричит дочери:

Побойся Бога, как? чем он тебя прельстил?
Сама его безумным называла![576]

Чацкий прозревает только в самом конце комедии, догадываясь об интриге, затеянной вокруг него:

Безумным вы меня прославили всем хором.
Вы пра́вы: из огня тот выйдет невредим,
Кто с вами день пробыть успеет,
Подышит воздухом одним,
И в нем рассудок уцелеет.
Вон из Москвы!..[577]

Бал превращается одновременно и в социальную драму, и в семейный скандал. Фамусовская Москва, в лице, например, московского генерал-губернатора князя Голицына, сочла комедию пасквилем на Москву и оскорблением всего русского дворянства. Современники Грибоедова много писали о нетерпеливости и заносчивости Чацкого. Комедия «Горе от ума», помимо всего прочего, поставила вопрос, который придется решать многим поколениям обличителей, – то ли место бальная зала, чтобы произносить сатирические монологи.

Веское слово об этом принадлежит А. С. Пушкину, который прочитал «Горе от ума» в январе 1825 года по рукописи, привезенной ему И. И. Пущиным в ссылку в Михайловское. Вскоре Пушкин писал П. А. Вяземскому: «Читал я Чацкого – много ума и смешного в стихах, но во всей комедии ни плана, ни мысли главной, ни истины. Чацкий совсем не умный человек – но Грибоедов очень умен»[578]. В письме к А. А. Бестужеву того же времени мнение Пушкина о Чацком было еще выразительнее: «В комедии “Горе от ума” кто умное действующее лицо? Ответ: Грибоедов. А знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Всё, что говорит он, – очень умно. Но кому говорит он все это? Фамусову? Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно. Первый признак умного человека – с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловыми и тому подобными»[579].

Еще резче рассуждал о Чацком В. Г. Белинский (1840): «Что за глубокий человек Чацкий? Это просто крикун, фразер, идеальный шут, на каждом шагу профанирующий все святое, о котором говорит. Неужели войти в общество и начать всех ругать в глаза дураками и скотами значит быть глубоким человеком?…Это новый Дон-Кихот, мальчик на палочке верхом, который воображает, что сидит на лошади… Глубоко верно оценил эту комедию кто-то, сказавший, что это горе, – только не от ума, а от умничанья. Искусство может избрать своим предметом и такого человека, как Чацкий, но тогда изображение долженствовало б быть объективным, а Чацкий лицом комическим; но мы ясно видим, что поэт не шутя хотел изобразить в Чацком идеал глубокого человека в противоречии с обществом, и вышло Бог знает что»[580].