Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Из любви он исключает «любовную переписку», и это длится долго. (Приведу слова Валери: «Любовная страсть абсурдна, это литературное и смехотворное производство».) Однако ему нравится «величие плотского акта и все, что его окружает». Он получает от него нравственное возбуждение, ощущает полноту жизни и проникается благодарностью. Больше всего его раздражает критик, обвиняющий его в том, что он превращает в гротеск то, что, наоборот, для него свято. «Мы наслаждаемся лишь живыми существами, прочее – ничто». Кто это написал? Вовенарг. А мог бы Монтерлан.

Только речь идет лишь о существах, желанных ради них самих. «Как же мне не нравится тот, кто тщеславен даже в своих желаниях!» Есть нечто простецкое в Цезаре, бросившем все ради арабской женщины королевских кровей. «Я предпочитаю Мессалину с ее юными банщиками, старого Гюго с его служанками, Толстого с его крестьянками, Софокла с его городскими мальчишками, Руссо с его Терезой. В наши дни Цезарь, судя по всему, смог бы закадрить только какую-нибудь студентку-иностранку, девушку-вамп». Когда Шатобриан пускается «за славой, чтобы снискать любви», это вызывает ужас у Монтерлана, стремящегося скорее к «безвестности ради любви».

Короче, жить ради себя, ради настоящих инстинктов, но не ради якобы-чувств и якобы-обязательств. Искать счастье. И ничего больше. Мы – смертные существа, оказавшиеся на капле грязи. «Мы не собираемся страдать ради одной крошечки ничтожной молекулы: бессмысленность сего бросается в глаза. Нельзя, чтобы в момент нашей смерти сложилось впечатление, будто мы на полном серьезе относимся к ничтожной молекуле. Меня не очень волнует, что я погибаю. Но мне очень важно погибнуть без иллюзий».

Так, все есть прах, и мы обратимся во прах. Но «пойди поиграй с этим прахом». Дети целый день строят крепость из песка, зная, что вечерний прилив ее смоет. Этот образ всегда преследовал Монтерлана, видевшего в нем явный символ человеческой деятельности, законной в виде игры, наполняющей жизнь, однако было бы безумием считать ее абсолютной ценностью. «Я просыпаюсь, чтобы выполнять мой человеческий долг», – писал Марк Аврелий. Более разочарованный Монтерлан осаживает императора-стоика: «А что такое человеческий долг? Умный человек не считает, что у него есть долг. Он ловит не ради рыбы, а ради удовольствия».

Карманное резюме. В основе всего – разум, позволяющий видеть вещи такими, какие они есть, без иллюзий. Разуму известно, что в мире нет никакого смысла. Лишь душа и страсти для своего воплощения вынуждают относиться всерьез к этому абсурдному миру. Тогда как же быть одновременно умным и страстным? Ответ:

а) притворяясь. На войне можно изобразить самоотверженность, можно изобразить самоуверенность, изобразить, что ты ждешь, хотя не ждешь ничего, но при условии, что ты знаешь, что все это лишь игра, то есть деятельность, единственная цель которой – удовольствие, от нее получаемое (как в спорте);

б) приравнивая и чередуя. «Если в мире нет никакого смысла, единственное разумное решение – вести себя с ним как можно разнообразнее. Это приравнивание. А поскольку невозможно вести себя по-разному одновременно, надо чередовать». Отсюда то, что называется нестабильностью Монтерлана. «Нестабильность, остающаяся стабильной». Ему вроде бы принадлежат слова: «Мне хочется всего, но я желаю всего с неким безразличным пафосом».

Он предложил нам, подобно мусульманам Северной Африки, повесить на шею кожаный чехольчик, мешочек с основными заветами: «Жизнь – всего лишь игра и времяпрепровождение» (Коран); «Истинная радость – вещь серьезная» (Сенека); «Плыть с потушенными огнями» (Монтерлан); «Плыть необходимо, жить – нет» (Помпей).

И сотни других. Надо ли говорить, что из довольно близких посылок у меня получается довольно разная философия? Но это уже другая история, и я расскажу ее как-нибудь в другой раз. Важно как следует запомнить, что Монтерлан не просто великий писатель, но и просвещенный любитель жизни. Он – один из редких людей того времени, проживших так, как они хотели. Ему удалось обрести счастье на острие отчаяния.

Что совсем не часто встречается и заслуживает внимания.

II От Шекспира до Черчилля

Речь, произнесенная в Сорбонне 23 апреля 1964 года по случаю четырехсотлетия со дня рождения Шекспира