Именно в университете Нотр-Дам в 1938 году он узнал из американских газет о чудовищном Мюнхенском договоре[412]
. Его отклик изгнанника – это отклик разумного и мужественного человека: «Да, война – худшее из зол, и нужно стремиться сохранить мир. Но радоваться здесь совершенно нечему. Потому что во имя мира принесены жертвы, и жертвы невинные – это чехи. В споре между мирным договором и правосудием верх одержал мирный договор, но будем помнить, всегда будем помнить, над чем он одержал верх… Еще долго нас будут раздирать, по выражению Леона Блюма[413], стыд и трусливое облегчение». Шарль был очень далек от политики, но благодаря редкостному душевному благородству и нравственному чувству он понимал, что, пожертвовав правосудием, и мира на земле не достигнешь, и душу свою не спасешь.В 1939 году он возвращается во Францию и умирает в страшных мучениях, до последней минуты сохраняя непоколебимое мужество. Вот последние фразы из его «Дневника»: «Господи, дай мне силы выразить свою любовь двум дорогим существам, которых ты мне подарил (его жена и дочь), и еще немного – чтобы славить великие творения человечества». Со смертью Шарля многие его друзья утратили и часть самих себя, причем часть лучшую. Их долг сказать следующему поколению: «Читайте его книги; это был писатель более значительный и глубокий, чем многие из тех, кого мода награждает эфемерной славой. Читайте, но не ради него – его больше нет, да он никогда и не гнался за славой, – но для самих себя, потому что он может укрепить вас и зажечь в ваших душах священный огонь творчества».
Клод Руа[414]
Дневник путешествий
Поль Валери говорил: «Путешествие – это процесс, который согласовывает города и часы дня». Эйнштейн утверждал, что можно спросить не только: «Этот поезд останавливается в Принстоне?» – но и: «Принстон останавливается в этом поезде?» И будь путешествие всего лишь быстрым перемещением из одной точки в другую, его следовало бы признать занятием унылым и сумасбродным. «Нет путешествий, – пишет Клод Руа, – есть чужие страны. И, как скрытого Бога Паскаля, их не найдешь, если до того старательно не искал. Путешествия нужно заслужить, стремиться к ним долгими годами. Говорят, что путешествия формируют молодежь. Наоборот – подлинные путешествия формируются молодежью».
Это верно. Удовольствие от путешествия пропорционально тому, что ты уже знаешь, что ожидаешь увидеть. Венеция, которую я открыл в восемнадцать лет, жила в моем сердце благодаря описаниям Барреса[415]
, Байрона, Жорж Санд. Я испытал счастье – и от радости, что увидел воочию познанное лишь воображением, и от восторженного изумления, что действительность превзошла все ожидания. Гуарди и Каналетто[416] помогли мне увидеть Венецию, но живая Венеция оказалась куда прекраснее картин. Это как с любимой женщиной – самый лучший портрет не заменит ее присутствия. Вспоминаю поездку в Нью-Йорк, который я хорошо знал по фильмам. Я и представить себе не мог, какую яркую радость излучает Пятая авеню, когда морской ветер развевает под осенним солнцем звездно-полосатые флаги.Описание культурных ценностей и личные впечатления от них – Клод Руа умело уравновешивает эти два подхода. «Я хорошо знаю, – пишет он, – какое огромное счастье приносит способность найти свой путь, увидеть в знакомом и привычном то, чего до тебя никто не видел. Но сказанное другими помогает нам выразить то, чего они не говорили… Если бы мы жили только собственными впечатлениями, жизнь часто казалась бы пресной… Слава Богу, любимый город – это не просто пересечения улиц и проспектов, по которым скользит наш взгляд. В них живет то, что до нас открылось другим взглядам и что помогает нам сделать собственные открытия». И правда: разве без Диккенса я сумел бы почувствовать греющее душу оживление Лондона в сочельник, когда добрые люди, раскрасневшиеся от холода, бегут по улицам, прижимая к себе пакеты с подарками, в которые вложено столько нежности? Разве без Барреса я смог бы понять тайну Толедо?
И в другом я полностью согласен с Клодом Руа: чтобы проникнуться духом города, в нем надо какое-то время пожить. Что видит на бегу турист? Пустыню, заселенную метрдотелями, носильщиками и шоферами такси. Американцы, которых турагентство, сбив в плотную группу, отправляет по стандартным маршрутам, в свободный час пойдут на американский фильм или в драгстор на Елисейских Полях. Они ничего не узнают о Париже, который Клод Руа так поэтически описал, потому что бродил по нему всю жизнь. «Париж песенок, романсов, грошовых куплетов, протяжных жалоб перепутья, мелодий, где изливают печаль Дамия[417]
, аккордеон, шарманки».