Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Не меньше, чем Уэллса, он любит Эдгара По и Честертона. Эдгар По написал великолепные фантастические «страшные рассказы» и стал родоначальником детектива. Но он никогда не сочетал два жанра в одном произведении. В отличие от него, Честертон предпринял такую попытку, и она ему блестяще удалась. Каждое расследование отца Брауна имеет целью объяснить необъяснимый факт с помощью здравого смысла. Хотя Честертон отрицал свое духовное родство с По и Кафкой, в его менталитете было что-то тяготеющее к кошмару. Кафка же – прямой предшественник Борхеса. «Замок» мог быть написан Борхесом, но из-за стремления к совершенству и в не меньшей степени – врожденной лени Борхес сделал бы из него рассказ на десяти страницах. Что же касается предшественников Кафки, то Борхесу доставляет удовольствие находить их в Зеноне Элейском[463], в Кьеркегоре, в Роберте Браунинге. В каждом из этих авторов есть что-то от Кафки, но, если бы Кафки не существовало, никто бы не заметил этого «что-то». И здесь возникает парадокс вполне в стиле Борхеса: «Каждый писатель создает себе предшественников».

Еще один писатель, который повлиял на него, – это англичанин Данн[464], автор очень любопытных книг о Времени, в которых утверждается, что прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно, как в наших снах. (Шопенгауэр, замечает Борхес, написал уже, что реальность и сон – это страницы одной и той же книги: если читаешь их по порядку, значит ты в реальном мире; если листаешь наугад – видишь сон.) В смерти мы обретем все мгновения нашей жизни и будем свободно их комбинировать, как во сне. «Бог, наши друзья и Шекспир будут вместе с нами». Ничто не доставляет Борхесу большего наслаждения, чем игра с разумом, снами, пространством и временем. И чем сложнее игра, тем выше наслаждение. Спящий видит сон и сам может сниться другому человеку. «Разум спал, ему приснился мир». В книгах всех философов – от Демокрита до Спинозы, от Шопенгауэра до Кьеркегора – его манит поиск интеллектуального парадокса.

II

В литературном дневнике Валери мы находим много записей такого рода: «Тема для страшного рассказа: сделано открытие, что единственное лекарство от рака – свежее человеческое мясо. Последствия». Я живо представляю себе фантастический рассказ, написанный Борхесом на подобную тему. Читая древних и современных философов, он задерживается на какой-нибудь идее или гипотезе. Вспыхивает озарение. «Если бы этот абсурдный постулат можно было развить до его логического конца, – спрашивает он себя, – какую действительность он бы породил?» Пример: автор Пьер Менар задумал написать «Дон Кихота» – не нового, а того самого «Дон Кихота». Каков его метод? Изучить испанский язык, проникнуться католической верой, воевать с маврами, позабыть историю Европы, наконец, стать Мигелем Сервантесом. Совпадение становится настолько полным, что автор XX века пишет заново, но буквально слово в слово, не заглядывая в оригинал, роман Сервантеса. И здесь Борхес пишет удивительную вещь: «Тексты Сервантеса и Менара совпадают слово в слово, но у Менара он бесконечно богаче». Что он успешно и доказывает, так как этот сюжет, на первый взгляд абсурдный, действительно иллюстрирует верную мысль: «Мы читаем не того „Дон Кихота“, которого написал Сервантес, так же как мы читаем не ту „Госпожу Бовари“, которую написал Флобер. Любой читатель XX века, каждый по-своему, невольно переписывает шедевры минувших веков и этим обогащает их». Достаточно было экстраполировать эту идею, чтобы из нее получился рассказ Борхеса. Пьер Менар становится Сервантесом плюс все то, что человечество осмыслило со времен Сервантеса.

Часто бывает, что парадокс, который должен был нас поразить, не достигает цели из-за того, что философы формулируют его в абстрактной форме. Борхес же облекает его в конкретную реальность. Его «Вавилонская библиотека» – это картина Вселенной – бесконечной, постоянно обновляющейся. Бо́льшую часть книг в этой библиотеке прочесть невозможно, одни буквы в них расставлены хаотично, другие написаны много раз подряд, но иногда в этом лабиринте встречается одна фраза, одна строчка со смыслом. Таковы и законы природы: крохотные оазисы порядка в мире хаоса. «Лотерея в Вавилоне» – еще одна мизансцена о роли случая в человеческой жизни, искусная и глубокая. Таинственная «Компания», распространяющая счастливые и несчастливые билеты, заставляет вспомнить «музыкальные банки» Сэмюэла Батлера в «Едгине»[465].