Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Толстой в «Войне и мире» выражает себя одновременно через князя Андрея – героя, скептика, и Пьера Безухова – человека с религиозным сознанием. Две эти стороны его личности противостоят друг другу в романе так же, как в действительности. Когда князь Андрей ведет долгие разговоры с Пьером, это Толстой разговаривает с Толстым и отвечает на собственные возражения. Герой «Воскресения» не такой яркий, но он тоже обязан своим рождением эпизоду из жизни автора. Бальзак рассказывает о своей трудной юности устами Луи Ламбера и Феликса де Ванденеса. Правда, второй принадлежит к совершенно другому кругу, нежели Бальзак, и находит при дворе поддержку, которой был лишен его создатель. Луи Ламбер, как и Бальзак, учится в Вандомском католическом коллеже. Он – подлинный гений, поскольку Бальзак изображает себя, но «Бог может создать все на свете, кроме другого Бога, гений может создать все, кроме другого гения», и Луи Ламбер так и остался литературным персонажем. Князь Андрей или Левин из «Анны Карениной» – лучшие автопортреты Толстого. Зато Бальзаку блестяще удалось использовать некоторые грани своей натуры при создании таких персонажей, как Саварюс, Растиньяк и даже Вотрен. Романист, как и драматург, должен разъять себя на части, чтобы создать свой портрет.

К Толстому, как и к Бальзаку, ощущение призвания пришло очень рано и сразу властно заявило о себе. Марсель Пруст говорил, что тот, кто родился писателем, еще в раннем возрасте, наблюдая за природой и людьми, испытывает чувство долга по отношению к тому, что видит, чувство, что он должен открыть секрет, проникнуть в суть увиденного и описать эту суть. Бальзак, будучи подростком, закрывается в мансарде, чтобы записывать свои метафизические размышления, а потом пишет драму в стихах. Толстой в двенадцать лет сочиняет поэму для своей тетки Туанетты, ведет дневник и уже видит себя поэтом – обожаемым, прославленным, как Пушкин, убитый на дуэли тремя годами раньше. Как видим, то же самое ощущение своего призвания, но у Бальзака оно более настойчивое и цельное. Софья Толстая говорит о своем муже: «Он любит меня, как любил по очереди: сначала школу, потом природу, народ, может быть, литературу. Потом это увлечение проходит, и он влюбляется во что-то другое». Действительно, между двумя книгами Толстой переживает период сомнений. Писать историю женщины, влюбленной в офицера? Для чего? И нужно ли писать? Бальзак не задается подобными вопросами. В его рыбном садке всегда найдется с десяток сюжетов для романа, которые еще «нагуливают бока», ему достаточно выловить оттуда один, чтобы приняться за работу.

Для обоих писателей толчком к созданию романа является какой-нибудь реальный эпизод. Самоубийство соседки стало той зародышевой клеткой, которая позднее разовьется в «Анну Каренину», как Турский бал в честь окончания коллежа, на котором присутствовал Бальзак, породит Феликса с его восторгами по поводу роскошных плеч «Лилии долины». Обоих подтолкнуло к творчеству чтение. Неожиданное начало пушкинской повести[484] подсказало Толстому первую фразу «Анны Карениной». Бальзак пишет «Лилию», которая задумана в подражание «Сладострастию» Сент-Бёва, «но только лучше». Начало положено обоими, но их писательская техника совершенно разная. Толстой любит смотреть на одних персонажей глазами других и, таким образом, показывать их под разными углами зрения. Мы знаем Наташу такой, какой она видит себя сама, какой ее видит мать, сестры, князь Андрей, Пьер Безухов. Отсюда эта поразительная выпуклость образа. Бальзак делает упор на внешний облик и поступки героев.

Можно ли сказать, что Бальзак – более значительный писатель, чем Толстой? А Толстой – правдивее Бальзака? Ранжировать произведения искусства кажется мне самым бесполезным занятием. «Отец Горио» отнюдь не лучше «Анны Карениной». И то и другое – шедевры. Самое большее – кто-то рассудит, что сдержанный пессимизм Бальзака предпочтительнее толстовства. Если бы Бальзак не умер молодым, его старость была бы совсем иной, нежели старость Толстого. Мне приятно представлять его счастливым, свободным от денежных проблем, получившим наконец признание и почести, единственная ценность которых заключается в том, что автору уже не нужно их завоевывать. Госпожа де Бальзак была ему любящей супругой достаточно долго, что удовлетворяло его чрезмерный темперамент. Конечно, у него не было этих странных терзаний, которые повергали Толстого в безнадежное отчаяние. Бальзак, как говорил о нем Ален, был похож скорее на спешащего кюре, который поторапливает исповедь своего прихожанина. Долгое время он сам себе отпускал грехи.