Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Что было дальше, известно. В этой странной паре Рембо, хотя он на десять лет моложе Верлена, воплощает мужское начало, играет роль мэтра. Он учит, что поэт обретает «ясновидение» посредством безграничного «расстройства всех чувств». Отсюда вновь пьянство, ночное бродяжничество. Рембо нещадно высмеивает мещанский быт Верлена, его малыша. Он не скрывает презрения к «Доброй песне» и ее лжевдохновительнице. «Только со мной ты можешь быть свободным». Подчиняясь своему безжалостному властелину, Верлен бросается в великую авантюру, которая даст пищу бесконечным обсуждениям. Покинув семейный очаг, он следует за Рембо в Шарлевиль, в Лондон, затем в Брюссель. Объяснения, угрозы, мольбы. Развязка этого «сезона в аду» – выстрел из револьвера: в результате Рембо отделается царапиной, а Верлен отправится на два года в монсскую тюрьму.

Последующий период чаще всего описывают тремя словами: тюрьма, покаяние и обращение. Такая схема чересчур проста. По словам Борнека, прямой путь редко бывает орудием рока, а благодать – еще реже. Вначале, попав в тюрьму, этот общественный ад, Верлен кощунствует. Нет больше ни друзей, ни женщин, ни крова. Затем он внимает уроку прекрасного дерева, которое видит сквозь зарешеченное окно: крепко привязанное к земле, оно тянется вершиной к небу – такому синему, такому ясному. Тогда он слагает лучшие свои стихи. «Все горести любви смешаю в чудном зелье». Он наконец осознает техническое новаторство своей поэзии. И вот восхитительное «Искусство поэзии»: «О музыке на первом месте!» – чем не молитвенник для будущих сюрреалистов? «Ценя слова как можно строже, / Люби в них странные черты»[605].

Пережил ли он тогда обращение, как позволяют думать стихи «Смиренномудрия»? Поль Клодель сомневался в этом. Для друзей мерой подлинности обращения была его «непрочность». Едва выйдя из камеры Монса, он пытается вернуть Рембо. Попытка кончается поножовщиной. Потом, после нескольких месяцев благоразумной жизни в Англии и опыта преподавания в Ретеле, начинается долгая, странная и мучительная авантюра с любимым учеником Люсьеном Летинуа[606]. Сын фермера, кто он такой? Верлен находит в нем замену Рембо, и этим все сказано. Но в апреле 1883 года Летинуа умирает в больнице «так же внезапно и тайно», как когда-то Элиза, горячо любимая кузина. Словно давнее сатурново проклятие еще раз напоминает о себе.

Горе Верлена безутешно, он ищет спасения в «былой гордости служения искусству». Мореас[607], Гюисманс, Баррес, Малларме дают ему шанс заново вступить на поприще славы. Но проклятый поэт упрям в своем намерении остаться проклятым. Найдя приют на ферме в Арденнах, он окунается в «гнусно-непристойный пьяный разгул, феерию бесчинств». Хмель пробуждает «прежние приступы неукротимой ярости». Гнев его обращается против единственного доброго гения – матери. Он пытается ее задушить: месяц тюрьмы. Вот мы видим, как он удаляется, этот странный пьяница в цилиндре, почитаемый писателями за то, чего в нем уже нет. «Тогда-то, – верно замечает Борнек, – он и становится Верленом для тех, кто еще помнит его прежний свет». Один из его сонетов подсказал Барресу название книги: «Под взглядом варваров». В 1893 году Верлен выдвигает свою кандидатуру во Французскую академию, в 1894-м он избран принцем поэтов после смерти Леконта де Лиля, чье мастерство его когда-то восхищало.

Если этот уличный Диоген, многократно описанный современниками (Анатолем Франсом в «Красной лилии», Жидом, Валери), так трогает нас, тому причина, обоснованно полагает Борнек, – не скандальное безволие, которое всегда подчеркивают, но потрясения поэта, «соединившего облик Калибана с душой и отравленной музыкой Ариэля»… И мы понимаем, что все его попытки освободиться – с помощью Элизы, Матильды, Рембо, Бога – были этапами единого пути, бесконечного, тщетного, возвышенного странствия «отважного скитальца на корабле-призраке в поисках гавани света». Корабль-призрак давно потерпел крушение. Но настоящий корабль, творчество Верлена, крепко стоит на якоре в мирном порту перед нашим взором.

Мне нравится эта книга, где рассказ о трудном пути тонко и искусно переплетен со стихами путника, мне нравится эта небольшая, но такая значимая книга.

Барбе д’Оревильи, [608] или Героический призрак

Иные писатели при жизни пользуются незаслуженной славой, посмертного бремени которой их творчество не выдерживает. Другим, напротив, отказано в успехе, хотя, казалось бы, талант и даже гений дает им полное право на него надеяться. Но по мере того как плоть их обращается в горстку праха, им удается привлекать все большее уважение исследователей и растущую читательскую любовь. После долгой и мучительной безвестности справедливое признание перестало обходить Барбе д’Оревильи стороной лишь в старости. Сегодня, спустя сто пятьдесят лет со дня его рождения и через семьдесят лет после смерти, он наконец оценен по достоинству как один из крупнейших французских писателей XIX века.