Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Из этого душевного раскола родилась книга «Зигфрид и Лимузен». Рассказчик узнает в сочинениях прославленного немецкого послевоенного писателя Зигфрида фон Клейста[209] стиль и даже отдельные фразы друга своего детства Форестье, без вести пропавшего французского писателя. На самом деле этот Клейст и есть потерявший память Форестье, которого подобрали на поле боя и выходили в немецком госпитале; этот француз стал вождем (фюрером) немецкой молодежи. «В немецких школах ученикам часто давали задание описать жизнь Зигфрида фон Клейста до ранения», и, если бы не его собственный запрет, биографы превратили бы его в потомка настоящего Клейста, Гёте или Вертера. Рассказчик пытается пробудить у потерявшего память человека французские воспоминания, напоминает Форестье о том, как он был французом. «В каждом лесу мы останавливались и собирали грибы… Вы носили в кармане первый том Вовенарга…[210] В два часа мы встречались с мэром, любителем греческого языка, в три – с лиможским преподавателем риторики, сторонником отмены классического образования». В конце рассказчик вез Зигфрида в Лимузен и заодно знакомил читателя с городами и старинным духом этой провинции.

Можно ли считать это романом? Пожалуй, да, но все же в первую очередь это посвященное Франции и Германии большое эссе, написанное человеком, не только хорошо знавшим, но и любившим обе страны. Позже «Зигфрид» будет инсценирован, и пьеса принесет Жироду первый театральный успех. Отметим мимоходом тему амнезии, представление о том, что человек, чье прошлое уничтожено, может начать совершенно новую жизнь. Мы еще не раз встретимся с этой темой у Жироду – темой благополучного человека, охотно отказавшегося бы от такой судьбы, затем у Ануя[211].

«Зигфрид» еще увешан жирандолями словесных игр, но теперь это всего лишь украшения. Для Жироду важнее всего главная тема – тема франко-германского сближения. Начиная с «Беллы», хотя форма и остается той же, что и в романах «Сюзанна и Тихий океан» и «Жюльетта в стране мужчин» («поэзией романа», сказал бы Жан Кокто), она все более ощутимо заполняется обществом, с которым автор постепенно знакомится вне пределов школы. Повествование в «Белле» ведется от имени Филиппа Дюбардо, сына великого Дюбардо из Министерства иностранных дел, – то есть от имени Филиппа Бертело. Портрет семьи Дюбардо (Бертело) – собрания гениев, где астроном дядя Гастон показывает дневник наблюдений за небом, а хирург, химик и финансист поочередно рассказывают о своих последних достижениях, – не лишен величия. «Здесь человечество говорило само с собой на самом краю неведомого. Это были последние возражения Эйнштейну, Бергсону… Дарвину, Спенсеру». Тот, кто в другой семье злословил бы о родне, здесь признавался в своей – временной, как он надеялся, – размолвке с Лейбницем или Гегелем. Выход из школярства в гениальность.

Другая часть диптиха – портрет Ребандара (Пуанкаре) – написана беспощадной кистью, ибо ничто не приводило Жироду в такое негодование, как использование войны в политических целях. «Каждое воскресенье, стоя под одним из чугунных солдат, более неподатливый, чем любой из них, он открывал свой еженедельный памятник погибшим, делая вид, что верит, будто убитые просто отошли в сторонку, чтобы обсудить суммы немецких репараций; он шантажировал этих безмолвных присяжных, призывая их к молчанию. Мертвецы моей страны были собраны по коммунам для рекрутского набора судебных исполнителей и сутяжничали в преисподней с мертвыми немцами… От имени этих мертвых теней, тянувшихся туманными вереницами или сливавшихся в толпы, он в как будто бы складных, избыточных и вздорных речах превозносил ясность, нашу систему счета денег и латынь… Война? Не каждый день находится подобная отговорка, чтобы оправдать в собственных глазах самого гнусного из политиков». Возможно, это было несправедливо и несдержанно, но написано прекрасно.

На фоне кровной вражды Ребандаров и Дюбардо зарождается любовь Монтекки и Капулетти, любовь молодого Филиппа Дюбардо к вдове сына Ребандара, двадцатипятилетней Белле, высокой, стройной и молчаливой. Невесткой самого речистого француза стала самая неразговорчивая из женщин. «Всякий раз, как Ребандар шел поговорить к мертвым, Белла отправлялась помолчать к живым». Это были Ромео и Джульетта, Родриго и Химена[212], их любовь постоянно была под угрозой, потому что Ребандар грозил арестовать отца возлюбленного Беллы за должностное преступление. Белла попыталась бороться с судьбой. «Взяв одной рукой руку моего отца, другой – руку Ребандара, она старалась их соединить». Задача оказалась непосильной, и, потрясенная своим провалом, Белла падает замертво. «Вот что придумала Белла, чтобы избавить моего отца от тюрьмы: умереть от разрыва сердца».