Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

В Париже тогда при журнале «Нувель ревю франсез» оформилась группа писателей, которые вскоре станут играть в литературной жизни нашей страны ведущую роль. Ее лидером – отнюдь не начальником, но образцом и старшим другом для всех – был Андре Жид, а писатели помоложе – Анри Геон, Жан Шлюмберже, Жак Копо и другие – составляли его окружение. Что их объединяло? Конечно же, никакая не доктрина, а уважение к литературе, строгость вкуса и непременная искренность как условие общения.

То, что Роже Мартен дю Гар примкнул к ним, было делом почти случайным. Как-то в 1913 году он встретил Гастона Галлимара[246] – своего бывшего однокашника по лицею Кондорсе, ставшего одним из активных членов литературной группы («команды Жида»). Мартен дю Гар, только что закончивший роман «Жан Баруа», спросил старого товарища, не хочет ли тот почитать рукопись, и Галлимар согласился. Три дня спустя Роже получил телеграмму от Андре Жида: «Печатаем без всяких сомнений». За телеграммой последовало письмо: «Тот, кто это написал, может быть, не художник, но точно – молодец». И действительно: как художнику Мартену дю Гару было далеко до Жида, но романист из него вышел куда более умелый. Мартена дю Гара гораздо меньше, чем Жида, страшила банальность обыденной жизни, представлявшей собой, по его мнению, «хлеб насущный для человека и для романа». Первая его серьезная книга – «Жан Баруа» – потрясла французских читателей почти так же, как «Жан-Кристоф» Роллана.

После войны он начал работу над «Семьей Тибо», романом об истории одной семьи, многотомной сагой, тома которой выходили один за другим поначалу с довольно короткими промежутками. Затем последовало пятилетнее молчание (с 1923-го по 1928-й), в 1930 году вышел очередной том, а вся работа была завершена только накануне новой войны. По большей части все это время писатель жил в провинции, в деревне, но не потому, что ему хотелось сбежать от цивилизации, а потому, что он нуждался в тишине и одиночестве.

Мы познакомились с Роже в 1922 году, во время одной из «Декад Понтиньи». Писательским его талантом я восхищался с тех пор, как прочел «Жана Баруа», но и как человек он меня отнюдь не разочаровал. В Понтиньи Мартен дю Гар никогда не принимал участия в публичных дискуссиях, на всякую попытку втянуть его в разговор отвечал упорным молчанием, хотя то и дело что-то записывал в блокнот. Все, что он слышал, видел и думал, отправлялось туда, как в живорыбный садок, откуда он мог, когда понадобится, достать именно ту золотую рыбку, в какой нуждался для своей книги. Мартен дю Гар никогда не писал статей и не выступал с докладами или лекциями. «Все, что мне необходимо сказать, – утверждал он, – автоматически попадает в „Тибо“».

Намного позже, когда я приехал в Ниццу его навестить во время его весьма плодотворного «отпуска», я смог увидеть скрупулезно заполненные упорядоченные карточки, на которых было расписано все прошлое и будущее каждого из членов семьи Тибо. Работа над эпопеей требовала колоссальной сосредоточенности, и прерывал Роже эту работу только ради нескольких театральных пьес: «Завещание папаши Лелё», «Водянка», «Молчаливый», а в 1933 году – ради чрезвычайно мрачной повести о крестьянском быте «Старая Франция».

Мартен дю Гар был убежден, что не дело писателя заниматься политикой, подписывать какие бы то ни было манифесты. «Те из литераторов, кто полагает, будто их долг… трактовать текущие события, не способны сделать ничего хорошего… – писал он. – Писатели Божьей милостью – всегда обладавшие прекрасным вкусом, всегда тщательно подбиравшие слова, – стоит им только заговорить о политике, без всяких колебаний используют самые что ни на есть пустопорожние фразы из словаря политиков». Мне это мнение кажется спорным и несправедливым по отношению к Бенжамену Констану и Мориаку, но самому Мартену дю Гару такая позиция служила оправданием его отказа от участия в политической деятельности.

Изучая «Семью Тибо», мы можем разобраться в том, что представляет собой философия писателя. Но о чем он думал? Во что верил? Как развивался на протяжении жизни? Это понять очень трудно, потому что сам Мартен дю Гар вовсе не желал откровенничать. «Творите литературу, если вам хочется, – говорил он, – но, бога ради, не рассуждайте о ней»[247]. И создается впечатление, что это человек, способный на самую верную дружбу с теми, кого считал достойными своей дружбы, но одаренный удивительной трезвостью ума и тонкой иронией, что позволяло ему не щадить собственных друзей и судить человечество, которое воспринималось им как животный вид, все более строго.