…Я думаю о некоторых наиболее важных своих поступках. И убеждаюсь, что те, которые я совершал без принуждения, как раз и находились в кричащем противоречии с моими пресловутыми принципами. В решительную минуту я всегда приходил к выводам, которые моя „этика“ не оправдывала. К выводам, которые подсказывала мне какая-то внутренняя сила, более властная, чем все мои привычки, все рассуждения. Вследствие чего я вообще стал сомневаться в этой „этике“ и в самом себе. Я не без тревоги думал: „Да и впрямь ли я тот человек, каким себя считаю?“ (Тревога, впрочем, быстро проходила, и я вновь обретал обычное равновесие на своих обычных позициях.)
Здесь же, сегодня вечером (уединение, давность событий), я замечаю довольно ясно, что благодаря этим жизненным правилам, благодаря привычкам, которые вырабатывались в силу подчинения правилам, я искусственно, сам того не желая, исказил свой первоначальный облик и создал себе некую личину. И личина мало-помалу изменила мой врожденный характер. Постепенно (да и не было досуга мудрить над собой) я без труда приспособился к этому искусственно выработанному характеру. Но не сомневаюсь, что в иные серьезные минуты те решения, которые я принимал свободно, действительно были проявлением моего подлинного характера, внезапно обнажали реальную сущность моей натуры».
Для такого человека, как Антуан Тибо, самое главное – сохранять ясный и свободный ум. Не дать себе самому себя одурачить… Не позволить другим себя одурачить…
«Чем запутаннее нам кажутся тропы, тем более склонны мы любой ценой выбираться из лабиринта, цепляясь за любую уже готовую теорию, лишь бы она успокаивала, указывала выход. Всякий мало-мальски убедительный ответ на те вопросы, которые мы ставим перед собой и которые не можем решить сами, предстает перед нами как некое убежище, в особенности если мы полагаем, что ответ этот одобрен большинством. Опасность первейшая! Крепись, отвергай штампованные формулы! Не позволяй завербовать себя! Пусть лучше терзания неуверенности, чем ленивое моральное благополучие, которое предлагают доктринеры каждому, кто согласен пойти за ними! Нащупывать путь самому, в потемках, не очень весело; но это меньшее зло. Худшее – покорно идти за тусклым светильником, который твой сосед выдает за светоч. Остерегайся! Пусть память об отце будет тебе примером! Пусть его одинокая жизнь, его беспокойная мысль, вечно ищущая мысль, будет для тебя образцом щепетильной честности по отношению к самому себе, примером правдивости, внутренней силы и достоинства…»
Но зачем эти постоянные сомнения, то ли и так ли ты делаешь? Надо ли прикладывать столько усилий ради того, чтобы сохранить достоинство, если мы всего-навсего несчастные животные на поверхности капли грязи, попусту крутящейся в бесконечном пространстве, – животные, которыми управляют непостижимые законы? Какой смысл во всем этом?
«Праздный вопрос, но отделаться от него до конца невозможно: „В чем смысл жизни?“ И, пережевывая, как жвачку, мое прошлое, я ловлю себя нередко на мысли: „А какой во всем этом толк?“ Никакого, абсолютно никакого. При этой мысли испытываешь какую-то неловкость, ибо в тебя въелись восемнадцать веков христианства. Но чем больше думаешь, чем больше глядишь вокруг себя, в самого себя, тем больше постигаешь эту бесспорную истину. „Никакого толку в этом нет“. Миллионы существ возникают на земной поверхности, возятся на ней какое-то мгновение, потом распадаются и исчезают, а на их месте появляются новые миллионы, которые завтра также рассыплются в прах. В их кратком появлении никакого толку нет. Жизнь не имеет смысла. И ничто не имеет значения, разве только стараться быть как можно менее несчастным во время этой мимолетной побывки…
Впрочем, этот вывод не так уж безнадежен, не так уж парализует, как может показаться на первый взгляд. Чувствовать себя омытым, начисто освобожденным от всех иллюзий, которыми убаюкивают себя люди, желающие во что бы то ни стало видеть в жизни какой-то смысл; чувствовать так – значит достичь чудеснейшего состояния просветленности, могущества, свободы. Больше того: эта идея, если только уметь воспользоваться ею, обладает даже каким-то тонизирующим действием…»
Глубоко пессимистичная, но не лишенная величия философия. Нерелигиозному сознанию борьба, которую ведет человек «во время этой мимолетной побывки», представляется довольно бессмысленной. Или точнее: борьба эта бессмысленна в масштабе вселенной, в масштабе всего человечества, но иное дело – в масштабе одной личности. Наша жизнь жестко ограничена во времени, если сравнивать ее срок с бесконечностью существования мира; но если мы обратимся к собственному сознанию, границ которого нам никогда не узнать, окажется, что наша жизнь также бесконечна. Пока мы можем думать о смерти, мы живы. Вероятно, в масштабе космических феноменов согласие с самим собой, спокойная совесть – все это не имеет ни малейшего значения, зато в масштабе феноменов чисто человеческих – имеет, причем колоссальное.