Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

«Честный драматург обязан быть поставщиком пьес, – говорил Жан Ануй. – Актерам совершенно необходимо каждый вечер играть пьесы для публики, которая приходит в театр, чтобы забыть там о своих тревогах и о смерти, и наш долг – удовлетворять эту потребность. А если при всем этом время от времени у нас получится шедевр, тем лучше!»

Следовательно, в первую очередь он – театральный ремесленник. Как Мольер. Как Шекспир. «Он изготавливает эпизоды, как другой делал бы стулья». Он не пишет ради того, чтобы представить исследование бытия, метафизику, не пишет о политике, чтобы примкнуть к какому-либо движению, как Сартр. Без сомнения, он – как и любой художник – вкладывает в свое произведение самого себя. Кажется, поначалу его преследовала мысль об изначальной чистоте детства, которая оскверняется бедностью и сделками с совестью, ею порождаемыми. Позже его герои примиряются с жизнью и, хоть и не без труда, принимают мир таким, каков он есть. Некоторые из них спасаются фантазией и иллюзиями, другие находят спасение в сострадании и жалости. Кое в чем Ануй сближается с Мариво, иные мотивы роднят его пьесы с античными трагедиями, а порой в них можно найти сходство и с бульварным театром[269]. Его экстравагантных герцогинь и генералов в отставке вполне могли бы придумать де Флер и Кайаве[270]. Он прекрасно знал все профессиональные уловки и приемы, без малейшего стеснения ими пользовался, но получившаяся смесь всегда была оригинальной, а стиль письма поэтическим и непринужденным. «Куплеты» Ануя были написаны иначе, чем стихи Мюссе или Жироду, но рукой не менее твердой.

I

Жан Ануй родился в 1910 году в Бордо. Мать его была скрипачкой (наверное, поэтому он так хорошо знал жизнь оркестрантов кафе и казино), а отец – портным. Окончив школу, Жан продолжил обучение в парижском коллеже Шапталь. Проучившись полтора года на юридическом факультете и проработав два года в рекламном агентстве, он нанялся секретарем к Жуве и пришел к нему уже с кое-каким опытом.

Ануя с детства влекло к театру. В казино Аркашона, где подвизался кто-то из его родни, он познакомился с искусством оперетты, полюбил артистов, ему понравились четко определенные амплуа: комик, первый любовник, инженю, злодей… Превосходный способ получения образования: будущему драматургу следовало приучиться видеть своих героев крупным планом. С двенадцати лет он писал пьесы в стихах, но не заканчивал их, с пятнадцати зачитывался Шоу, Пиранделло[271], Клоделем. Однако с Жуве Аную не удалось найти общего языка, поэтому вскоре он уволился, правда уже после того, как открыл для себя театр Жироду[272].

Уже после смерти Жироду Ануй вспомнил и описал свои впечатления от постановки в 1928 году «Зигфрида»[273], где играл Жуве. Именно тогда восторженный юноша с небывалым доселе трепетом открыл секрет, разгадку которого так упорно искал и считал утерянной: секрет Мариво и Мюссе. «Дорогой Жироду, кто Вам теперь это скажет, – сам-то я так и не решился или не захотел говорить о том, какая странная смесь отчаяния и самой ликующей радости, гордыни и полнейшего смирения охватывала желторотого птенца, кубарем летевшего с галерки Театра Комедии на Елисейских Полях». Мне кажется, тогдашние эмоции Ануя напоминали мои собственные – испытанные в пору первого знакомства с рассказами Чехова, волнение тех минут, когда думаешь: «То, что я мечтаю сделать, но, наверное, в жизни сделать не смогу, кому-то удалось, и как же это прекрасно!»

Однако продолжу цитату из Ануя: «Вот тогда-то на авеню Монтеня все расцвело и затеплилась ни с чем не сравнимая весна… Проживи я сто лет, думаю, никогда мне больше не увидеть таких свечек на каштанах, не вдохнуть воздуха такой сладости и такой нежности. Несколько вечеров подряд я находился рядом с богами при свете фонарей, подсинивавших снизу листву, пребывал в атмосфере совершенства, которая внезапно окутала для меня тогда этот уголок Парижа… Из-за Вас эта улица и этот перекресток, отделенные невидимыми знаками от среды омерзительного квартала, навсегда стали для меня родными». Весьма характерно для Ануя: признав Жироду своим учителем, этот сдержанный и скрытный человек даже не попытался с ним познакомиться, а когда судьба свела их впервые в 1942 году, не решился высказать ему ни своего восхищения, ни своей нежности.

Тем не менее урок был дан и усвоен. Жироду помог Жану Аную понять, что в театре можно говорить «поэтическим, искусственным языком и он куда правдивее стенографической записи. Прежде я и не догадывался об этом». Да, раньше он читал Клоделя, который также открывал ему тайны театрального языка, только «Клодель был как большой и недоступный монумент, деревянная статуя на горной вершине, статуя святого, у которого ни о чем не спросишь». «Кроткий властитель» Жироду казался еще не таким далеким. Встреча Ануя с «Зигфридом» Жироду состоялась, как сказано, в 1928 году, в том же году он женился на актрисе Монель Валантен, а четыре года спустя в парижском театре «Творчество» состоялась премьера спектакля по его первой пьесе «Горностай».