Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

И в этом трагедия Эвридики. Ей бы хотелось, поскольку ее любовь так чудесна, снова стать чистой и невинной, но разве это возможно? Коридорный гостиницы, зашедший в номер, где остановились влюбленные, в это не верит: «Нагляделся я на всех спавших в этой комнате, на этой кровати, как вот вы недавно. И не только на красивых. На чересчур толстых и чересчур худых, на уродов. И все слюнявили „любовь наша, любовь“. Порой, когда, как вот сейчас, наступает вечер, мне кажется, что я вижу их всех вместе. Вся комната кишит ими. Да, не так уж это красиво – любовь». Но Орфей, несмотря ни на что, верит, что любовь прекрасна, и поет нежную песнь, прославляя любовь: «Я и не думал, что такое возможно, что в один прекрасный день я встречу товарища, и он пойдет со мной, надежный, неунывающий, живо подхватит свои вещички и не станет бросать улыбки направо и налево. Мой молчаливый товарищ, который выдержит все, а вечером прижмется ко мне, теплый, красивый» – такой, как ты, думает он. Товарищ, который в то же время – женщина. Мечта стольких мужчин.

Да, то, о чем грезит Эвридика, – это поэзия любви, именно так ей хотелось бы жить. Но как? Есть ведь прошлое, от которого ее ничем не очистить. Даже признанием, потому что, признаваясь в грехе, грешишь снова. Идеальные любовники могут остаться идеальными возлюбленными только в том случае, если каждый из них отступится от желания узнать все о другом. Таков, по Аную, смысл античного мифа. Никогда не надо смотреть вспять: «О, пожалуйста, любимый мой, не оборачивайся, не смотри на меня… Зачем? Позволь мне жить… Не смотри на меня. Позволь мне жить…»

Но она умирает, и, как и в легенде, Орфей сможет вернуть подругу к жизни, если откажется взглянуть ей в лицо. Но у него не хватает на это сил. «Ведь, в конце концов, немыслимо, когда двое! Две оболочки, две взаимно непроницаемые эпидермы разделяют нас. Каждый за себя, хоть на крик кричи, – у каждого свой кислород, своя собственная кровь, каждый крепко заперт, бесконечно одинок в своей шкуре». Любовники тщетно пытаются стать единым существом, чистота и вечная любовь возможны лишь в смерти – таков трагический урок «Тристана и Изольды», позже – «Ромео и Джульетты», а Ануй говорит о том же в «Ромео и Жаннетте». Трагическая сила древних мифов украшает человеческий удел благородством тысячелетиями переживаемых страданий.

III

«Антигона» – еще одна «черная пьеса», которая в силу обстоятельств и значимости поднятых в ней проблем имела мощный резонанс. Ее премьера состоялась во время войны, в 1942 году, и позволила под прикрытием мифологического сюжета выразить чрезвычайно сильные чувства, владевшие в то время автором трагедии. Бунт Антигоны против Креона и установленного им в Фивах порядка был бунтом оккупированной страны против законов, введенных захватчиками. Антигона олицетворяет на сцене абсолютную чистоту, ничем не омраченное до поры детство, отказ от личного счастья. Дикарка (Тереза) и Эвридика бегут от счастья, ибо не способны смыть с себя изначальную грязь, для Антигоны это – дело чести: «Антигона – маленькая худышка, что сидит вон там, уставившись в одну точку, и молчит. Она думает. Она думает, что вот сейчас станет Антигоной, что из худой, смуглой и замкнутой девушки, которую никто в семье не принимал всерьез, внезапно превратится в героиню и выступит одна против целого мира, против царя Креона, своего дяди. Она думает, что умрет, хотя молода и очень хотела бы жить. Но ничего не поделаешь: ее зовут Антигоной, и ей придется сыграть свою роль до конца…»[284]

Мы знаем из трагедии Софокла о роли, которую ей предстоит сыграть. У Антигоны два брата – Этеокл и Полиник. Братья сражались в противоположных лагерях: Этеокл на стороне Фив, Полиник – против. Оба погибли. Креон объявил Полиника предателем и запретил хоронить: пусть тень его вечно бродит, не находя покоя, а того, кто осмелится предать проклятый труп земле, приговорят к смерти. Антигоне, невесте сына Креона, совсем не хочется умирать, она любит своего жениха Гемона, но она отправляется на рассвете к телу брата и засыпает его землей, согласно обряду погребения. Стражники, которых оставили караулить труп и которые уснули на посту, докладывают о случившемся царю. «Ну вот, теперь пружина натянута до отказа. Дальше события будут разворачиваться сами собой. Этим и удобна трагедия – нужен лишь небольшой толчок, чтобы пустить в ход весь механизм… И все! А потом остается одно: предоставить событиям идти своим чередом. Беспокоиться не о чем. Все пойдет само собой. Механизм сработан на совесть, хорошо смазан…» Да, механизм хорошо смазан как для Софокла, так и для Ануя, вот только тон у них разный. Чтобы понять, в чем состоит отличие, лучше всего привести два определения стиля Ануя: поэтичность и непринужденность.