Литературные портреты: в поисках прекрасного

Тут нужно прочесть «Бракосочетание в Типаса». «Под утренним солнцем в воздухе витает необыкновенное счастье… Здесь я понимаю то, что называют величием: право любить безоглядно. В мире существует только одна любовь. Касаться тела женщины – это то же, что впитывать в себя странную радость, которая нисходит с неба к морю… Ветерок свежий и небо синее. Я безоглядно люблю эту жизнь и хочу говорить о ней бесконечно, она внушает мне гордость за то, что я человек. Однако мне часто говорили, что гордиться тут нечем. Нет, есть чему: это солнце, это море, это мое бьющееся молодое сердце, мое посоленное морем тело и бескрайний пейзаж в желтых и синих красках, где сливаются нежность и величие». Этот гимн, написанный очень простыми словами, по-своему очень красив. В нем то же горение «Яств земных» Жида, но более свежее и более здоровое.

Можно было ожидать, что этот контакт со светом и водой сформировал человека здорового. Сначала так и казалось. В начальной школе, в лицее, потом в спортивном клубе Алжирского университета он был атлетом, прекрасным футболистом. И в то же время атлетом мысли: его педагог по философии, Жан Гренье[434], который так и остался его наставником, очень ценил его и побуждал к дальнейшим, более глубоким, занятиям. Но над ним висела угроза туберкулеза, требовались лечение, санаторий. И потому – поездки в Египет, которые его изменили. «Наслаждение сбивает нас с пути, путешествие – это аскетизм, который возвращает нас на него». Я предполагаю, что Камю выздоровел, потому что на привычных нам портретах он выглядит человеком крепким, радостным, его тронутое морщинами лицо на них словно вопрошает нас и энергично нам кивает. «Тяжкое и слепое упорство», – говорит он.

Очень молодым он уже писал. Он хотел говорить о своем счастье жить, почти как Гёте, но с «ностальгией без романтизма об утраченной бедности». Источник его гениальности кроется в этом мире нищеты и солнечного света. Ему было всего двадцать два года, когда он написал свои эссе, «Изнанка и лицо», о двоякой сути вещей. Его стиль удивил своей зрелостью мастера. Прельщенный театром, он и как актер, и как автор попробовал себя там, одновременно работая над дипломом в высшей школе о Плотине и Блаженном Августине (связь эллинизма и христианства). В нем мы ощущаем богатство круга чтения, на которое, должно быть, ориентировал его Жан Гренье. Однако он женился – первая женитьба, которая долго не продлилась, – и вступил в партию коммунистов, с которой через год порвал.

По правде сказать, он не был создан для партии. «В больших делах должны быть принципы, – говорил он, – в малых достаточно сострадания». И еще в «Записных книжках»: «Самую большую неприятность мне доставляют генеральные идеи», что напоминает мне слова Алена: «Все генеральные идеи ложны, в этом и состоит генеральная идея». Мир не казался Камю ни объясненным, ни объясняемым. Он не был ни христианином, ни марксистом, не был никем; он был Альбером Камю, сыном солнца, нищеты и смерти. Интеллектуал? Да, если интеллектуалом считать того, кто раздваивается, кто играет жизнью и считает себя вполне благополучным. Художник? Безусловно, хотя он в этом сомневается. В двадцать три года у него было «четкое чувство, что в искусстве уже больше делать нечего. Остались лишь эффект, авантюра». В своих «Записных книжках» он приводит один стих из «Фауста»: «Эффект – это все, слава – ничто». Во всяком случае, если ему суждено стать писателем, то это для того, чтобы выразить свою мысль, и еще больше – свою жизнь. «Большой художник прежде всего большой любитель жизни». Он отказывается от должности преподавателя в Сиди-Бель-Аббесе, «чтобы не увязнуть».

В 1938 году Камю начинает работать в газете «Альже републикен», которую издает Паскаль Пиа[435]. В том же году он пишет драму «Калигула» и начинает работать над «Посторонним» и «Мифом о Сизифе». С тех пор он с удивительной скороспелостью определяет главные темы своего творчества. В его записных книжках того времени уже проскальзывает тема «Чумы». Следовательно, неправильно представлять эту книгу только как произведение о войне и оккупации. Скорее мы должны сказать, что, взявшись за большое полотно, он ввел туда войну. В дальнейшем мы увидим, какие мысли его будоражили, но нужно закончить curriculum vitae[436]. Снова женившись в 1940 году, он уезжает во Францию и работает в «Пари суар», потом участвует в движении Сопротивления «Комба». В 1944 году, после освобождения, он становится главным редактором газеты «Комба», родившейся в этом движении. И тут со скоростью, которая достойна «Тысячи и одной ночи», успехи его изданий и успехи в театре делают его одним из самых знаменитых писателей. За пять лет он завоевал всемирную известность. Во время моей поездки по Америке, Северной и Южной, меня повсюду расспрашивали о «Сартре и Камю», которых молодежь, казалось, объединила в одно и которыми зачитывалась. На деле же Камю всегда отказывался признать сходство в мыслях своих и Сартра. «Бунтующий человек» позднее приведет к разрыву между этими двумя писателями.