Литературные портреты: волшебники и маги

Ее звали Кэтрин Бичем, и родилась она в Новой Зеландии 14 октября 1888 года. По ее рассказам легко представить себе эту колониальную семью, строго придерживавшуюся чисто английских традиций: решительную бабушку-реалистку, хрупкую мать, даже слишком хрупкую, однако «проживающую каждое мгновение жизни с такой полнотой и беззаветностью, как никто другой», отца – до мозга костей «мужчину», со всей чисто мужской энергичностью и отсутствием деликатности, еще совсем молодую и красивую тетю, погруженную в зарождающуюся любовь, двух старших сестер и младших брата и сестру.

Благодаря книге «Жизнь Кэтрин Мэнсфилд», написанной Рут Манц и Миддлтоном Марри[307], мы получили возможность познакомиться с достоверным описанием семейства Бичем, и стало понятно, что Кэтрин в некоторых своих новеллах запечатлела картины той жизни. Вот только понадобилось немало времени, чтобы в ней созрел тот отстраненный взгляд на Новую Зеландию и свое детство, который и позволил ей полюбить их, увидеть их красоту и передать ее. «Искусство – это переживание, которое мы вспоминаем в спокойствии»; а маленькая Кэтрин Мэнсфилд была девочкой отнюдь не спокойной и не счастливой. Ее отец решил уехать из большого города, Веллингтона, и перебраться в деревню под названием Карори. Там она и выросла, там пошла в начальную школу вместе с детьми булочника и прачки. В семье ее считали ленивицей и копушей; ее укоряли за то, что она тугодум – «не то что сестры», и, однако, уже тогда она пробовала писать.

Совсем юной она сочинила роман «Джульетта», где описывала свои обиды и свои печали. «Джульетта была в семье уродцем, гадким утенком. Она жила в своем мире, придумывала себе друзей, читала все, что попадалось под руку. У нее был взрывной характер и ни грана кротости. Она действовала под влиянием сиюминутного настроения, а эти настроения накатывали на нее внезапно, и имя им было легион. В школе она ленилась, кое-как переходила из класса в класс, однако накопила много различных познаний. Никакие учительские нотации не могли заставить ее выучить то, что ей не нравилось. Она замыкалась в напряженном молчании… „У меня четыре страсти, – писала она в старом дневнике, – природа, люди, тайны, а четвертую никто бы не смог назвать!“ Она перессорилась со всей семьей, и все из-за того, что ей не хватало чего-то определенного, чем занять свои мысли. Ей необходимо было направить свою энергию против кого-то, и этим „кем-то“ оказалась собственная семья…» Поразительный отрывок, если учесть, что писал его ребенок.

Имперские связи куда больше основаны на чувствах, нежели на политике. Колониальные семьи вроде Бичемов держались за связь с Англией, остававшейся в их глазах центром цивилизации. Когда Кэтрин исполнилось тринадцать лет, мистер Бичем счел необходимым отослать ее вместе с одной из сестер заканчивать обучение в Лондоне, где она поступила в Куинз-колледж[308] на Харли-стрит. Как и дома, она оставалась там одиночкой; мечтала; иногда писала. Ее дневник и письма поражают своей серьезностью и остротой восприятия красоты мира.

«Я только что вернулась с полуночной мессы. Это было очень красиво и торжественно; воздух на улице был холодным и бодрящим, а ночь прекрасна… Церковь этим вечером выглядела как настоящий дом Бога. Она казалась такой мощной, такой гостеприимной, такой непоколебимой. И там во время молчаливой молитвы я приняла решение написать следующее: я хочу в этом году попробовать стать кем-то другим, и дождусь конца года, чтобы проверить, исполнила ли я все пожелания, которые произнесла сегодня ночью… Столько всего случается за год! Можно питать самые прекрасные намерения, а сделать так мало! Завтра первое января; как чудесен и восхитителен этот мир! Я благодарю Бога за то, что существую…»

Но эти великие решения мгновенно испарялись, и Кэтрин была не склонна прилагать последовательные усилия. Позже она об этом пожалеет: «Вчера я размышляла о своей испорченной молодости. Моя жизнь в колледже, о которой я сохранила столь живые и подробные воспоминания, могла бы обойтись без единого учебного курса и без единого учебника. Эта жизнь состояла из одноклассниц, преподавателей, больших восхитительных зданий, пляшущего огня зимой и множества цветов летом. А еще видов из окна – и тогда картина будет полной. Мой разум был подобен белке. Я собирала и запрятывала, потом приходила долгая зима, когда я перебирала свои сокровища, и если в этот момент ко мне кто-нибудь приближался, я взбиралась на самое угрюмое из деревьев и пряталась в его ветвях».