Литературные портреты: волшебники и маги

Из этого и исходит его доктрина беззаботности. Он изложил ее однажды в Италии, стоя прекрасным летним днем на балконе своей комнаты, глядя на работающих под солнцем людей и отвечая на вопрос старой маленькой англичанки с голубыми глазами, которая расспрашивала его о политике, фашизме и будущем мира. «Почему, – раздраженно думает Лоуренс, – почему современные люди не обращают внимания на те вещи, которые только и существуют? Почему, приехав из Англии к этим горам, озерам, жнецам и вишневым деревьям, маленькая дама с голубыми глазами решительно закрывает эти самые глаза на все вокруг именно сейчас, когда у нее все это есть? Почему она пытается разглядеть вдали синьора Муссолини, которого у нее нет, и фашизм, который в любом случае невидим? Почему ей мало того, что она находится там, где сейчас? Почему она не может быть счастлива тем, что имеет?»

Мудрость в том, чтобы избегать хода мыслей маленькой дамы с голубыми глазами и отдаться созерцанию пробующего лезвие косы крестьянина, животных и растений, представших перед вами. Для Лоуренса нет ничего более истинного, чем эта немая общность с природой. Он воспринимает животных как братьев. Ему нравится подмечать особенности их жизни, их любви, разглядывать их следы на снегу. Он написал трогательные стихи о паре черепах, эссе о смерти дикобраза. Прекрасный черный жеребец для него высший символ мужского начала; в рассказе под названием «Сент-Мор» мужчина и жеребец как бы сосуществуют и соперничают. Представьте себе Лоуренса в лесу: вот он со своей бородой лесного фавна лежит на траве, внимательно наблюдая за движениями белки, кролика, оленя… и сам почти превращается в зверя, в «существо без границ, частицу природы». И на какое-то мгновение, наполненное интуитивным покоем, разрешаются все конфликты. Поэт воссоздал девственный мир.

VI

Гениальный подросток пережил болезненные внутренние конфликты. Он презирал отца; он разрывался между матерью и своей первой любовницей, между пуританством и плотским желанием. Именно преодоленным, покоренным страданиям он и обязан своим шедевром – романом «Сыновья и любовники». Потом он прошел через тяжелое испытание – смену классовой принадлежности. Он смотрел на привилегированные сословия свежим глазом; он наблюдал за людьми, которые не умели жить. Обретя в чувственном браке если не покой, то, по крайней мере, уважение к себе, он проникся желанием проповедовать миру евангелие чувственности. «Жизнь становится выносимой, только если дух и тело пребывают в гармонии, если между ними устанавливается естественное равновесие и если каждый из партнеров питает к другому естественное уважение». Доктрина, которая, возможно, обладает большей новизной для англосаксонских пуритан, чем для средиземноморских народов, но остается важной для всех. В эпоху опьянения потоком слов, концепций и систем Лоуренс учил людей уважению к своим инстинктам и к своему телу. Чтобы спасти нас, идеи, как и боги, должны найти свое воплощение. Лоуренс попытался ввести свою доктрину в произведения искусства. Ему это удавалось в поэзии и в рассказах, но в романах не всегда. В силу любопытного парадокса теоретик бессознательного оказался излишне рассудочным романистом. Слишком слабый, чтобы следовать законам, он решил, что обретет свободу в отрицании условностей. Отсюда и «Любовник леди Чаттерлей», а в социальном плане – постоянные попытки побега то в Италию, то в Германию, то в Мексику. Бегство напрасное, потому что повсюду он натыкался на те или иные условности, без которых не может существовать никакая группа человеческих особей. Если бы Лоуренс был цельным человеком, истинным героем лоуренсовских произведений, он бы принял общество с его правилами благопристойности, как цельные поэты (Бодлер или Валери) принимают рифмы и александрийский стих. Но мирской провал пророка не аргумент для оспаривания как его пророчества, так и мученичества во имя своей веры. Там, где Лоуренс потерпел поражение, более молодые преуспеют. Мир Форсайтов уже распадается и скоро исчезнет, подобно миру феодальному, оставшись одной из глав человеческой истории. В умах грядущего поколения пуританство побеждено куда более основательно, нежели в представлениях самого Лоуренса, – до такой степени, что перегибы с похоронившей пуританство доктриной привели к его же возрождению в новых формах. Так что не только на могиле Лоуренса следовало бы изваять феникса.

Олдос Хаксли [345]

I. Человек и творчество