Литературные портреты: волшебники и маги

Можно только представить себе, какая гордыня обуяла и без того довольного собой молодого человека, к которому так относились его учителя.

Покинув университет, он, весьма уверенный в себе, отправился в Лондон. Однако жизнь в столице не обещала быть легкой. Чем он мог заниматься? У него имелось стремление к роскоши и не было средств, чтобы это стремление удовлетворить. Когда его спрашивали:

– Чем вы хотите заниматься?

Он отвечал:

– Быть профессором искусств.

Когда же у него интересовались, как он собирается зарабатывать на жизнь, Уайльд отвечал: «Дайте мне излишек, необходимое я оставлю другим».

Однако он обладал двумя весьма важными добродетелями: он умел восхищаться, причем восхищаться без меры, и умел восхищать; две самые могущественные силы в мире. Его суждения отличались оригинальностью, любую банальность он словно выворачивал наизнанку. Например, говорил:

«Единственный способ отделаться от искушения – это ему поддаться».

«Работа – это бич пьющих сословий».

Десяток подобных фраз гарантировали успех в светском салоне. Кроме того, манера одеваться тоже выделяла Уайльда из толпы. Он носил бриджи, шелковые чулки, а в бутоньерку обязательно был воткнут цветок – зеленая гвоздика или золотая лилия. Нередко видели, как он идет по Стрэнду, держа в руках цветок подсолнуха. Он курил невиданные прежде сигареты через золотой мундштук, что в те времена казалось верхом оригинальности и извращенности. Не то чтобы он верил в особую силу такого рода манер и поступков, просто очень любил удивлять.

«Поменьше естественности, – говорил он, – в этом наш первый долг. Что касается второго, этого никто еще не понял».

* * *

Впрочем, такое поведение принесло свои результаты, поскольку его много приглашали. Вне всяких сомнений, в лондонском светском обществе Уайльд пользовался успехом. Бывают эпохи, когда именно дерзость как раз и является верной и благоразумной политикой, а презрение к обществу есть самый действенный способ засвидетельствовать ему свое почтение. Лондон переживал один из таких переломных моментов. Когда-то высмеивали друзей Рёскина, художников-прерафаэлитов, затем они сделались знаменитыми, их картины росли в цене, и свет клялся, что более не позволит себе обмануться и что навсегда отринул естественные склонности. Отныне восхищались всем новым, причем приводя те же доводы, на основании которых три десятка лет назад это же отвергали. Уайльд извлекал пользу для себя.

Однако жить за счет такого успеха было невозможно. Весь высший свет Лондона называл его теперь просто Оскар, но это не помогало оплачивать счета от портного. Он попытался было прочесть цикл лекций в Америке. Когда американские таможенники спросили, есть ли у него вещи, подлежащие декларированию, ответил: «Ничего, кроме моего гения!»

Журналистам, которые расспрашивали его о поездке, он сказал: «Я недоволен Атлантическим океаном, он вовсе не такой величественный, как я думал!»

И чуть позднее: «Ниагарский водопад меня разочаровал. Должно быть, он всех разочаровывает. К нему водят американских новобрачных, – думаю, это их первое, а возможно, и самое большое разочарование в супружеской жизни!»

* * *

Его лекции в Америке восприняли с любопытством и некоторым скепсисом. В Бостоне студенты явились в аудиторию в бриджах и шелковых чулках, с лилией в бутоньерке и подсолнухом в руках. О нем говорили, и ему даже удалось заработать немного денег. Впрочем, выступления были довольно банальны. Он использовал идеи Пейтера, а также высказывания своего нового блестящего друга художника Уистлера[95]. Человек достаточно жесткий, Уистлер обвинял Уайльда в плагиате.

– Ах! – жаловался ему Уайльд, – как бы мне хотелось сказать это самому!

– Вы это еще скажете, Оскар, скажете, – отвечал на это Уистлер.

На лекциях Уайльд говорил в основном о живописи и музыке, и Уистлер утверждал, что его друг в этом ничего не понимает. Так оно и было. Приходилось выкручиваться; к примеру, рассказывая о каком-нибудь музыкальном произведении, Уайльд мог произнести такую фразу, яркую и в то же время ни о чем: «Да, мне нравится этот кирпично-красный концерт».

Какое-то время он пробыл в Париже и встречался там со всеми известными писателями, от Гюго до Поля Бурже. Более всего он хотел встретиться с Верленом, но, увидев его, был очень разочарован. Английская богема тяготеет к комфорту, она едва ли воспримет чистую поэзию без дистиллированной воды. Бодлер и Уайльд в те годы (Уайльд в конце жизни – это совсем другое дело) отличались, как живой костер от комнатного радиатора.

* * *

Возвратившись в Лондон, Уайльд оказался на вершине успеха. Теперь он был самым популярным человеком, которого наперебой приглашали на ужин. «Человек, который царит за столом на лондонском ужине, – говорил он, – правит миром».