Литературные портреты: волшебники и маги

Приблизительно в это время он познакомился с молодым человеком, принадлежавшим к одному из самых древних английских семейств, – лордом Альфредом Дугласом, сыном маркиза Куинсберри. Лорд Альфред был очень красив, образован, но обладал тяжелым характером. Блеск циничного уайльдовского гения ослепил молодого человека. Довольно быстро сорокалетний мужчина и юноша нашли общий язык, их стали видеть вместе. Лорд Альфред Дуглас был очень богат и невероятно расточителен, из-за него Уайльд тоже стал вести образ жизни, который довольно трудно было поддерживать, даже успешному художнику. Узнав об их отношениях, разгневанный отец лорда Альфреда Дугласа, старый маркиз Куинсберри, неоднократно критиковал в газетах творчество Оскара Уайльда, обвиняя его в безнравственности. Юный Дуглас ненавидел отца и, полагая, что из этой ненависти можно извлечь нечто забавное, уговорил Уайльда подать на старого маркиза в суд за клевету. Это был весьма опрометчивый демарш. Противник морали привлек к себе внимание записных моралистов. Эстет просил защиты у суда, ни в коей мере не способного понимать эстетов, сочувствовать их теориям и поощрять их образ жизни. Поэтому процесс завершился трагически. Судья был типичным представителем английского среднего класса, которому претили дерзость и заносчивость Уайльда. Сошлись два мира, не имеющие ни единой точки соприкосновения. Для судьи Уайльд с его моралью художника (а другой Уайльд и не знал) был, как и утверждал старый маркиз, глубоко безнравственным человеком. И все же это было не совсем верно. Уайльд следовал собственному правилу: вести жизнь, достойную своего синего с белым фарфора. Но приводить этот аргумент суду присяжных, состоявшему из почтенных коммерсантов Сити! Тем сильнее оказался удар.

– Прочел ли мистер Уайльд новеллу, озаглавленную «Священник и служка»? Не находит ли он эту историю безнравственной?

Ответ Уайльда:

– Она гораздо хуже – она скверно написана.

– Не полагает ли мистер Уайльд, что его собственные сочинения поощряют безнравственность читателей?

Ответ:

– Я не стремлюсь быть ни нравственным, ни безнравственным, я хочу лишь создавать красоту.

– Нет ли у мистера Уайльда передовых идей?

Ответ:

– У художника нет идей.

Это был смелый, почти героический вызов, но адвокат старого маркиза потирал руки. Явным пренебрежением к общественному мнению Уайльд, мученик эстетизма, подписывал себе приговор. Возможно, он наслаждался зрелищем собственной гибели? Казалось, он с восторгом предавался странной и опасной игре, которую англичане называют courting disaster: накликать на себя беду. Время от времени он замирал, с ужасом вглядываясь в бездну, куда стремительно соскальзывал, и словно говорил себе: «Как прекрасно это падение!» – и продолжал падать.

* * *

Суд присяжных единодушно оправдал маркиза Куинсберри. Это означало, что виновен Уайльд. Теперь никто не сомневался, что ему придется понести наказание. В отеле, куда он вернулся после суда, друзья наперебой уговаривали его бежать. У одного из них уже стояла на причале яхта, готовая увезти Уайльда во Францию. Но он продолжал сидеть – молчаливый, неподвижный, казалось, безучастный ко всему. И причиной тому была не только физическая усталость, но именно безразличие – так была устроена его нервная система. Он проявлял малодушие перед всем вещественным, материальным. Следовательно, все имеющее отношение к реальной жизни не значило для него ровным счетом ничего. Он все время мысленно сочинял сказку, героем которой был сам, и ему было любопытно узнать, чем завершится этот эпизод его жизни.

* * *

На следующий день его арестовали. Арест Уайльда – очень важная дата в истории литературы Англии, как и в истории ее морали. Он привел в ужас многих людей, поддавшихся соблазну нового эстетизма, он означал конец романтизма и подавление бунта личности. Начиная с этого момента в Англии растет влияние общественных сил, и приход Киплинга предрешен. Книги Уайльда мгновенно исчезают из книжных магазинов, а пьесы – из репертуаров театров. На судебных слушаниях публика была весьма сурова. Впрочем, как и предвидел Уайльд. Когда-то он говорил: «О, публика на удивление терпима, она прощает все, кроме гениальности».

Судья был непреклонен. Когда суд присяжных вынес вердикт «виновен», судья сказал: «Уайльд, вы были отвратительным орудием разврата, я налагаю на вас самое суровое наказание из тех, какие закон позволяет мне применить к вам: два года каторжных работ».

Уайльд хотел взять слово. Судья презрительным жестом велел удалить этого гнусного человека.

Представьте себе ужас сибарита в нарядном платье, человека, привыкшего к китайскому синему фарфору, к сигаретам в золотом мундштуке, – внезапно приговоренного к тюрьме. Распорядок был таким суровым, а пища такой отвратительной, что долгое время Уайльд к ней не притрагивался. Лишь угроза голодной смерти заставила его начать есть. Он не мог спать на жестких досках. Ему было запрещено писать и читать. Когда наконец ему дали бумагу и чернила, он написал самую прекрасную свою книгу – «De Profundis».