Литературные портреты: волшебники и маги

Символ точен. Викторианская эпоха была периодом иллюзий и веры. Только что вставшая у руля индустриальная империя, где к тому же сделана целая серия удачных научных открытий, позволяющих, казалось бы, быстро решить все проблемы человечества, – Англия считала тогда настоящее успешным, а будущее триумфальным. Писатели, критикуя некоторые изъяны, делали это без малейшего сомнения ради укрепления моральных устоев, в которых они также не сомневались. В частности, это касалось отношения полов – в этом вопросе мораль считалась ясной и прочной на века. Обязанности мужа, жены, молодой особы были понятны. Если они нарушались, то нарушители сами себе подписывали приговор. Викторианская эпоха – это время социального давления, когда индивидуальность отступала на второй план. Это также время, когда во многих английских семьях господствовало пуританство. Нам, французам, сложно представить, до какой степени было строгим религиозное воспитание молодых англичан 1840–1880-х годов. Чтобы получить об этом представление, стоит прочитать «Путь всякой плоти» Батлера или же великолепный роман «Отец и сын» Эдмунда Госса[104]:

«„Отец и сын“ – это история о воспитании. И несмотря на то что в этой непростой истории совершенно нет ничего выдуманного, ее читаешь с неугасаемым интересом. Нет ничего более трогательного и откровенного, чем яростная борьба, еще наполовину неосознанная, болезненного и почтительного маленького мальчика за свою индивидуальность, борьба против человека религиозного, доходящего до абсурда и до жестокости фанатизма, а на самом деле неплохого и очень умного».

Религия уже не просто элемент, вносящий в жизнь некоторую упорядоченность, – она становится темной страстью. Нужно прочитать описание этой строгой до дикости жизни, из которой даже религиозные праздники вычеркнуты как нечто скандальное:

«К церковным праздникам у отца было отношение странное и почти нелепое. Он считал, что все праздники бесполезны и не имеют никакой ценности, но Рождество он ненавидел особенно сильно, считая его не чем иным, как идолопоклонничеством. „Даже название ему попы придумали“, – обычно кричал он. – „Christ’s Mass, Христова месса!“ И поджимал губы, как человек, случайно проглотивший вонючую камедь. Еще он утверждал, что во всем виновата Античность, которая позаимствовала этот так называемый праздник у ужасных язычников, а сам праздник является лишь изгаженным следом отвратительного Йоля[105]. Он рассказывал о Рождестве такие ужасы, что я почти краснел, глядя на живую изгородь из остролиста.

В 1857 году на Рождество у нас дома случилось немыслимое. Мой отец строго запретил готовить на ужин что-то, кроме наших обычных блюд; ужин следовало приготовить ни более ни менее обильный, чем обычно. Так и сделали, но взбунтовавшиеся служанки тайно испекли себе рождественский пудинг[106]. Почти сразу после обеда добрые служанки заметили, что „наше бедное дитя должно все же съесть кусочек“, и лаской заманили меня на кухню, где я и съел кусок пудинга. Вскоре я, конечно, почувствовал боль в животе, а здоровье у меня было слабым, и меня ужасно мучила совесть. В конце концов я не смог выдержать моральных терзаний и, бросившись в отцовский кабинет, закричал: „Ох, папа, папа! Я вкусил идоложертвенного!“ И, рыдая, рассказал, в чем дело. Тогда мой отец напустил на себя строгий вид: „Где эта мерзость?“ Я объяснил, что остатки находятся на кухонном столе. Он взял меня за руку и, окруженный испуганными слугами, поспешил на кухню, схватил блюдо с рождественским пудингом и, по-прежнему крепко сжимая мою руку, потащил меня к мусорной куче; там бросил идолопоклоннический пирог на головешки и глубоко закопал».

Жизнь любого человеческого сообщества подчинена волновому ритму. Бунт против викторианства был ожидаем. Бунт этот происходил в несколько этапов. В искусстве первым был Рёскин, в религии – Ньюмен и Пьюзи, в политике – Дизраэли[107]. За первым последовали прерафаэлиты, за вторым – движение неокатоликов[108] и Оксфордское движение, за третьим – молодая Англия и ее литературная политика. Вторую волну представляет Уайльд, это была попытка эстетической революции, однако ее яркое поражение привело к реакции. Творчество Киплинга и империалистическая экзальтация Трансваальской войны[109] являются кульминацией этой реакции. Затем новая волна – поколение Беннетта[110], Уэллса, Голсуорси, Шоу.