Литературные воспоминания

в основании. Ни деятельность Гоголя, ни деятельность самого Белинского, а

также и людей сороковых годов вообще из обоих лагерей наших не остались без

следа и влияния на ближайшее потомство, да найдут, по всем вероятиям, еще не

один отголосок и в более отдаленных от нас поколениях. Это убеждение только и

могло вызвать составление настоящих «Воспоминаний».

XXIV

181

Мне приходится говорить теперь о замечательном в истории наших

литературных партий 1845 годе и приступить к краткому библиографическому

отчету о некоторых статьях журнала «Москвитянин», состоявшего слишком

малое время под непосредственной редакцией И. Киреевского [208]. Статьи были

важным событием описываемой эпохи, и без разбора их — дальнейший рассказ о

ней утерял бы свой настоящий смысл. Они именно обозначают ту минуту, с

которой распря между славянами и западниками приняла у нас новый, менее

беспощадный и слепой характер, чем прежде, хоть и долго потом еще не

нуждалась в воинственном одушевлении, но тон становился другой. Перемена

тона и самой речи, на которую решились прежде всех славяне, имела

значительные последствия по отношению к внутренним делам и положению

действующих лиц в обеих партиях.

Известно, что, кроме Белинского, вопрос об отношении народной культуры

к европейскому образованию занимал еще Грановского и Герцена с их друзьями.

По близким отношениям их к славянским деятелям вопрос этот мешал сойтись им

с людьми противного лагеря, нравственную цену которых они очень хорошо

знали, на какой-либо нейтральной почве. Действительно, пока в славянской

партии господствовало полное отрицание европеизма, невозможно было никакое

примирение и соглашение. Через это препятствие именно и перешагнули

Киреевские, Хомяков и их друзья, когда в 1845 году приняли в свои руки

редакцию журнала «Москвитянин». Они сделали первый шаг навстречу

западникам. Можно сказать, что новые редакторы «Москвитянина», овладевая

журналом, ничего другого и не имели в виду, как правильного, с их точки зрения, постановления и разрешения вопроса. Тогда и оказалось с первого же раза, что

для славянской партии тип европейской цивилизации столько же дорог, как и

любому европейцу, но дорог не как готовый образец для подражания, а как

надежный вкладчик в капитал собственных умственных сбережений русской

народной культуры, как хороший пособник при обработке ею самой своего

капитала.

Первым делом редакторов было поэтому устранение и опровержение тех

мнений своих собственных единомышленников, которые или презирали тип

европейской цивилизации, или противопоставляли его славянской культуре как

нечто враждебное последней или к ней не приложимое. Руководящая статья И. В.

Киреевского в 1-м № «Москвитянина» за 1845 год («Обозрение современного

состояния словесности») наносила тяжелые удары преследователям Запада и

прежде всего старому критику того же «Москвитянина» — С. Шевыреву, который

в 1841 году в статье «Взгляд на образование европейское» выражал мнение, что

Россия, не испытавшая ни реформации, ни революции и тем самым сохранившая

в себе великое нравственное единство, не может делить духовной жизни с

болезненным европейским миром, а скорее призвана, может быть, исцелить и

обновить его [209]. И. В. Киреевский не менее С. Шевырева веровал во все, так

сказать, догматы славянофиль-ской партии, в печальное раздвоение европейской

жизни, в необходимость и возможность ее обновления началами восточного

любомудрия, что и высказывал в своем трактате; но И. В. Киреевский, вместе с

182

тем, имел представление о роли Запада в деле цивилизации гораздо более

широкое, чем ультраславяне из его собственной партии, которым и не замедлил

высказать горькие истины.

Во второй своей статье («Москвитянин», № 2, 1845 год) он объявлял оба

направления наши, как чисто русское, так и чисто западное, одинаково ложными, и это на основаниях, которые были гораздо более оскорбительны для собственной

его партии, чем для враждебной ей. «Чисто русское направление ложно потому,—

замечал он,— что пришло неизбежно, роковым образом, к ожиданию чуда и

призыву его на помощь своей веры, ибо только чудо может воскресить мертвеца

— русское прошлое, которое так горько оплакивается людьми этого воззрения.

Направление, вдобавок, не видит, что каково бы ни было просвещение

европейское, но истребить его влияние, после того как мы однажды сделались его

причастниками, уже находится вне нашей силы, да это было бы и великим

бедствием». «Оторвавшись от Европы,—добавлял он,—мы перестаем быть

общечеловеческою национальностью, лишаемся всех благ римско-греческого

образования» («Москвитянин», 1845 год, № 2, стр. 63—78). Западникам, под

которыми преимущественно разумелся Белинский, как самый крайний из них, посылался тоже довольно тяжкий укор. Направление их обвинялось в

непонимании того, что истины Запада суть только остатки христианских начал, и

упрек добавлялся замечанием, что они женоподобно управляются одной страстью

к предмету обожания, которая и привела их к нелепой мысли, будто все уже

решено Европой и стоит только подбирать как святыню все, что она бросает