Литературные воспоминания

тоже прекратилась или перешла на иностранную почву, ибо спустя месяц и я

уехал в Италию. Между тем приближалось для «Современника» время подписки, и являлась необходимость объяснять читателям, почему один из четырех главных

сотрудников журнала удалился вовсе из редакции. Надо было подготовить умы к

известию о разрыве, и дело началось издалека запоздалым разбором «Рудина», поразившим и огорчившим автора романа. Я убедился в этом из парижского

письма Тургенева, полученного в Петербурге 8 октября 1860 года, когда я уже

опять был дома. Письмо гласило:

«Париж. 12 октября н. с., 1860.

...Скажу вам несколько слов о себе. Я нанял квартиру в Rue de Rivoli, 210, и

поселился там с моей дочкой и прекраснейшей англичанкой-старушкой, которую

бог помог мне найти. Намерен работать изо всех сил. План моей новой повести

готов до малейших подробностей — и я жажду за нее приняться [399]. Что-то

выйдет—не знаю, но Боткин, который находится здесь... весьма одобряет мысль, которая положена в основание. Хотелось бы кончить эту штуку к весне, к апрелю

месяцу, и самому привезти ее в Россию. «Век» должен считать меня в числе своих

306

серьезнейших неизменных сотрудников. Пожалуйста, пришлите мне программу, а

я в свободные часы от моей большой работы буду писать небольшие статейки, которые постараюсь делать как можно интереснее [400].

Спасибо, батюшка, за книги... И за 40 руб., данных беспутному

двоюродному братцу,—благодарю. «За все, за все тебя благодарю я». Этот

сумасшедший брандахлыст, прозванный у нас в губернии Шамилем, прожил в

одно мгновение очень порядочное имение, был монахом, цыганом, армейским

офицером, а теперь, кажется, посвятил себя ремеслу пьяницы и попрошайки (см.

рассказ Тургенева от 1881 года «Отчаянный»). Я написал дяде, чтобы он призрел

этого беспутного шута в Спасском. Что же касается до 100 р. сер., пусть вам

заплатят издатели «Века», а я им это заслужу ранее месяца.

Сообщите прилагаемую записку Ив. Ив. Панаеву. Если бы он хотел узнать

настоящую причину моего нежелания быть более сотрудником «Современника», попросите его прочесть в июньской книжке нынешнего года, в «Современном

обозрении», стр. 240, 3-я строка сверху, пассаж, где г. Добролюбов обвиняет

меня, что я преднамеренно из Рудина сделал карикатуру, для того чтобы

понравиться моим богатым литературным друзьям, в глазах которых всякий

бедняк мерзавец. Это уже слишком—и быть участником в подобном журнале уже

не приходится порядочному человеку [401].

Пристройте, то есть помогите пристроить через Егора Ковалевского

(которому кланяюсь дружески) Марковича (мужа г-жи Марко Вовчок).

Жена его здесь, не совсем здорова и грустит. Но это пройдет, и она

оправится. А главное, она без гроша. Хотя муж ей посылать не будет, но если у

него будет порядочное жалованье, так он по крайней мере не будет ее грабить

Макаров еще здесь, но скоро возвращается.

Бедный, благородный Николай Толстой скончался в Hyeres'e. Его сестра там

зимует, и Лев Николаевич еще там.

Ну, прощайте. Целую вас в уста сахарные и жду ответа. Кланяйтесь всем

приятелям... Что делает бедный (Я. П.) Полонский. (У Полонского скончалась в

это время первая его жена.) Преданный вам И. Т.».

* * *

Характеристика Рудина была предшественницей характеристики Базарова, которую сделал другой рецензент в разборе «Отцов и детей», тоже напечатанном

в «Современнике» [402].

Полунасмешливая, полувызывающая записочка Тургенева к И. И. Панаеву

была следующего содержания:

«1 (13) октября I860.

Любезный Иван Иванович. Хотя, сколько я помню, вы уже перестали

объявлять в «Современнике» о своих сотрудниках и хотя, по вашим отзывам обо

мне, я должен предполагать что я вам более не нужен, однако, для верности, прошу тебя не помещать моего имени в числе ваших сотрудников, тем более что у

307

меня ничего готового нет и что большая вещь. за которую я только что принялся

теперь и которую не окончу раньше будущего мая, уже назначена в «Русский

вестник».

Я, как ты знаешь, поселился в Париже на зиму. Надеюсь, что ты здоров и

весел, и жму тебе руку. Преданный тебе Ив. Тургенев. Париж, Rue de Rivoli, 210»

[403].

Письмо осталось в моих бумагах. Я не отослал его по адресу из одного

соображения; при разгоравшейся ссоре не следовало подкладывать еще дров и

раздувать пламя. Но я ошибся. Редакция «Современника» решилась довести дело

до конца. В объявлении о подписке и в особой статье она сообщала подписчикам

своим, что принуждена была отказаться от участия и содействия автора «Записок

охотника» по разности взглядов и убеждений и уволить его от сотрудничества в

журнале [404]. Удар был верно рассчитан. Он возмутил Тургенева, имевшего все

доказательства противного, возмутил более, чем все выходки «Свистка», образовавшегося при журнале, более чем всякие другие уколы, рассеянные на

страницах журнала, как, например, тот, где говорилось о модном писателе, следующем в хвосте странствующей певицы и устраивающем ей овации на

подмостках провинциальных театров за границей. Тургенев решился публично

опровергнуть такое известие, и вот что говорит он в своей статейке по поводу