Читаем Литературный быт в позднесоветских декорациях полностью

Как-то по старой памяти я заглянул в лавку — просто убедиться, что она еще существует. К моему удивлению, она существовала. На опустевших книж­ных полках не было ни одной из тех прекрасно из­данных и очень недешевых книг, которые выложены сегодня на любых уличных книжных столах и в многочисленных, вполне неприметных, книжных магазин­чиках. Казалось, что даже полки в книжной лавке за­тянуты паутиной. Среди этой разрухи в полном оди­ночестве вяло передвигались две тусклые фигуры, в которых я с трудом распознал прежних влиятельных знакомцев.

Важнейшей частью литературного быта в 60-80-е годы был Центральный Дом литераторов. Здесь можно было увидеть всех — и знаменитых, и не зна­менитых, но непременно членов Союза писателей или приглашенных ими лиц. Это был не тот проходной двор, каким он является ныне, но закрытый элитар­ный клуб, с Большим залом, где демонстрировали новейшие западные фильмы, Малым залом, комната­ми для административной части, замечательным ка­бинетом с антикварной мебелью, захваченным, раз­умеется, парткомом, с кучей каких-то «закулисных» помещений, книжным киоском и пр. По клубу в поис­ках чужаков метался сумасшедший администратор Аркашка, готовый вцепиться в ляжки каждому, кто проник сюда незаконно (особенно прославился он после того, как не пропустил в ЦДЛ Анастаса Мико­яна). В гости к писателям при легендарном хозяине дома Борисе Филиппове постоянно жаловали другие творческие Союзы (сегодня наш календарь заполнен только анонсами тоскливых презентаций никому не известных книг в Малом зале). Здесь проходили за­мечательные поэтические вечера, театральные вы­ступления, музыкальные концерты, капустники (од­нажды на сцене разыгрывали шутливую пьеску «под итальянцев» молодая еще Белла Ахмадулина и старик Павел Антокольский, а вместе с ними изображал какого-то персонажа и пел Иван Козловский).

Помню знаменитую дискуссию «Классика и мы» в Большом зале, инициированную П. Палиевским, где славянофилы давали публичный бой западникам, и я видел, как волновался на трибуне и прерываю­щимся голосом пытался защищать право режиссера на интепретацию русской классической драматургии Анатолий Эфрос. Закончилась впоследствии эта жи­вая жизнь массовой хулиганской выходкой нацио­налистов, учиненной на каком-то вечере, и громким судебным процессом над их лидером, погибшим впо­следствии в тюрьме...

В Малом зале проходили встречи «на любителя». Василий Аксенов рассказывал как-то здесь о своей первой поездке в Америку, дивясь дотошности аме­риканских славистов («Если уж кто-то пишет дис­сертацию о Толе Гладилине, то он все о нем изучит досконально») и всеобщей дружелюбности американ­цев: «Иду я по Центральному парку в плохом настро­ении, хмурюсь; мимо пробегает негр и немедленно останавливается: "Парень, тебе плохо? Чем могу по­мочь?"». В антресольных комнатах исправно заседали творческие секции. В одной потомственный русский офицер Валентин Катаев, неотличимый внешне и по акценту от типичного одесского еврея, учил молодых искусству прозы. В другой — мы принимали в Союз критиков и всякий раз безуспешно пытались ответить на неизменный вопрос Игоря Золотусского о вступа­ющем: «Он — писатель?». (По-моему, Золотусский перестал задавать этот вопрос только после того, как услышал его сам, когда рекомендовал в члены Союза журналиста, к «писательству» никакого отношения не имеющего.)

В знаменитом Дубовом зале размещался ресто­ран, с ядовитой наблюдательностью изображенный в рассказе Василия Аксенова «Рыжий с того двора»: «...я в тысячный раз обводил взглядом высокие дубо­вые панели ресторана, скрипучую лестницу на антре­соли, подпертую витым столбом, антресоли с кабине­тами и отдельный балкончик, с которого мне давно уже хотелось спрыгнуть... С антресолей зал напоминал закипающий суп, иногда гороховый, иногда лапшу».

Ресторан предваряло кафе, со стенами, рас­писанными карикатурами и надписями. На его сте­нах можно было увидеть замечательную фигуру Дон-Кихота кисти Саввы Бродского, а рядом обна­ружить двустишие Леонида Лиходеева: «Я недавно, ев тушёнку, вспоминал про Евтушёнку». Бидструп изобразил супружескую пару за столом, уставленным бутылками, и надписал: «Как прекрасен отсюда вид на Москву». Анонимный автор предупреждал: «Если ты умеешь писать, еще не значит, что ты писатель». А над боковой стойкой буфета, где из-под прилав­ка разливали водку, было начертано за подписью «Р. Гамзатов» назидательное: «Пить можно всем, знать нужно только — когда и с кем, за что и сколько». Вечерами в кафе собирались литераторы победнее и подемократичнее, способные ограничиться водкой с бутербродами и даже без оных. Тут выясняли за столиками, кто есть талант, а кто — гений, и кто что у кого украл. Иногда слышались звуки ломающихся стульев и падающих тел.

Перейти на страницу:

Похожие книги