Литературный призрак

– Извините, господа, – говорит он усталым, опустошенным голосом; такой не подделаешь. – Мне стыдно вас просить. Нам всем неловко. Но мне совершенно негде спать, а ночь сегодня опять будет очень холодная. В саммерфордской ночлежке есть места, но за ночлег нужно заплатить двенадцать с половиной фунтов. Если можете, пожалуйста, помогите мне. Я понимаю, что отвлекаю вас, еще раз простите. Больше мне нечего сказать…

Все отводят глаза. Даже просто взглянуть на бездомного значит взять на себя некие обязательства. Одно время я работал в «Самаритянах». Мой начальник, который сам три года был бездомным, рассказывал, что самое страшное – это превращение в невидимку. И еще то, что нет ни единого местечка, где ты бы мог остаться один, войти и запереть за собой дверь. Если не считать кабинки в уборной на станции Кингз-Кросс, где по одну сторону от тебя наркоман, а по другую – пара гомиков.

Гори оно все синим пламенем. Рой мне сегодня заплатит.

Протягиваю бездомному пару фунтов, на которые собирался выпить чашку капучино. А, обойдусь. Все равно кофе вреден, а у Кати Форбс я выпил его столько, что до сих пор полон энергии.

– Огромное вам спасибо, – говорит бездомный.

Я киваю. На секунду наши взгляды пересекаются. Дела его совсем плохи. Он ковыляет в соседний вагон.

– Прошу прощения, господа. Мне совестно вас беспокоить…

Девушка в черном бархате выходит на следующей станции. Теперь я никогда не узнаю вкуса устриц, скользящих по желобу моего языка на ее…

А в «Самаритянах» я, к слову сказать, недолго продержался. Бессонница замучила. Я все придумывал концовки для историй, которые начались на моих глазах. Может, поэтому я и стал литературным призраком. Тут за концовки я не отвечаю.

На Северной ветке есть одно-единственное приличное место, туда я сейчас и направляюсь: Хэмпстед. Лифт меньше чем за минуту вынесет вас обратно на земную поверхность. Не пытайтесь для экономии времени воспользоваться винтовой лестницей. Уж поверьте мне на слово. Быстрее будет прорыть туннель.

«Непреложное молчание лифтов». Хорошее название композиции для «Музыки случая».

Представляется случай подумать. В лифте даже Джибриль замолкает.

Однажды Поппи сказала, что все бабники – жертвы.

– Жертвы чего?

– Неспособности общаться с женщинами иначе.

Еще она добавила, что бабники либо вообще не знали матери, либо не знали нормальных отношений с матерью.

– Ты хочешь сказать, что бабник ищет в каждой женщине, с которой спит, замену своей матери? – раздраженно спросил я.

– Нет, – сказала Поппи, не раздраженно, а задумчиво. – Я не знаю точно, что вам от нас нужно. Но это как-то связано с потребностью получать одобрение.

Двери лифта открываются, и вы неожиданно попадаете на усыпанную листьями улицу, где даже «Макдональдс» сменил свои кричащие красно-желтые фирменные цвета на черный с золотом, притворяясь книжным магазином. В Хэмпстеде обитают потомственные богачи. Последние владельцы имперских состояний. На день рождения они водят внучат в Британский музей. Супруги изводят друг друга на самый элегантный манер. Когда я работал рассыльным в садоводческом центре, у меня была подруга из этих мест, Саманта. Или Антея. А может, Пантея. Ее дом стоял напротив дома ее матери. Так вот, своего пони она любила больше, чем меня, что, в общем-то, понятно, но самой большой ее любовью была реставрация старых плетеных стульев. Да ладно тебе, Марко. Это было очень давно.

Небо затягивалось отвратными облаками, грязно-белыми, как откопанные фарфоровые черепки. Я невольно вздохнул, весь мир едва не плакал. Вчера у меня был классный маленький зонтик, но я где-то его забыл – то ли у Кати, то ли в галерее, то ли еще где. Ну и фиг с ним, я и сам его где-то подобрал. Ветер усиливался, огромные листья вились над каминными трубами, как белье в стиральной машине. На этих эдвардианских улочках я вряд ли задержусь.

Первые капли дождя пятнали тротуары и наполняли ароматом сады. Я подошел к дому Альфреда.

Дом Альфреда – высокий особняк на углу, с башенкой, словно созданной для проведения литературных вечеров. Их тут и впрямь устраивали. На них бывали и молодой Дерек Джармен, и Фрэнсис Бэкон, и Джо Ортон{108}, еще до того, как прославился, и множество менее известных философов и некогда знаменитых литературных деятелей. Гости Альфреда – как музыкальные группы, которые гастролируют по университетским кампусам, – либо будущие, либо бывшие знаменитости. Угасшие и еще не вспыхнувшие звезды. В шестидесятые годы Альфред попытался основать какое-то гуманистическое движение, но его идеализм обрек затею на провал. Впрочем, бывшие единомышленники по-прежнему заглядывают к Альфреду – всякие там епископы из «Кампании за ядерное разоружение»{109}, этот обаяшка Колин Уинсом{110}. Слыхали о нем? То-то и оно.

У Альфреда нужно долго ждать, пока откроют. Мысли Роя далеки от бытовых мелочей вроде звонка в дверь, особенно когда он сочиняет. Альфред просто плохо слышит. Я вежливо звоню пять раз, жду, разглядывая сорняки в растрескавшихся ступеньках крыльца, и только потом начинаю стучать.