Литературный призрак

– Пробегал мимо. Может, я не заметил бы его, но порывом ветра с него сорвало шляпу. Другой такой шляпы не было во всем Лондоне. Он наклонился ее поднять, совсем как я. Шляпа была одной из немногих уцелевших отцовских вещей. Он вручил мне ее незадолго до того, как нацисты отправили его в газовую камеру. Тот, за окном, наклонился, вскинул голову и заозирался, словно ища кого-то. Потом надел шляпу и снова побежал. Но я успел разглядеть его лицо и узнал себя.

Литературные призраки, как психоаналитики, знают, когда лучше смолчать.

– Я очень надеюсь, Марко, что тебе никогда в жизни не доведется встретить самого себя. Это явление не вписывается в обычный жизненный опыт здравомыслящего человека. Однако мой случай не уникален. Я знаю еще троих, которые испытали то же самое. По-твоему, какое чувство возникает первым?

Я напряг воображение.

– Не веришь своим глазам?

– Не угадал. Каждого из нас охватило благородное негодование. Возникло непреодолимое желание погнаться за самозванцем, сбить его с ног и начистить физиономию. Я, собственно, так и поступил. Схватил отцовскую шляпу – мою отцовскую шляпу! – выскочил на улицу и бросился следом за ним. По Бромптон-роуд в сторону Найтсбриджа. Я был очень спортивным молодым человеком. Я прекрасно видел его – за его спиной хлопали полы моего бежевого плаща. Слегка накрапывало. Мокрый асфальт скользил под ногами. Почему бежал второй я? Да, он знал, что я его преследую. Вокруг был совсем другой Лондон – с омнибусами, конными полицейскими, женщинами в платках. Можно было перейти дорогу без риска удариться о ветровое стекло и вылететь прямиком в преисподнюю. Теневой я по-прежнему мелькал впереди, он мчался с той же скоростью, что и я. У Гайд-парк-корнер мои легкие засипели, как кузнечные меха, и я перешел на шаг. Теневой я поступил так же, словно дразнил меня. Мы прошли по Гровенор-Плейс, вдоль длинной стены, ограждающей сады Букингемского дворца от простого люда. Добрались до Виктории. Раньше там было не так оживленно, как сейчас. Он свернул к Королевским конюшням и пошел по Бёрдкейдж-уок, к южной оконечности Сент-Джеймсского парка. Мой гнев начал стихать. Все это напоминало нелепый бесконечный анекдот. Или бездарное подражание Эдгару По. Отдышавшись, я попытался сократить разрыв между нами и прибавил шагу. Он тоже. Мы приближались к Вестминстеру. Мне пришлось замедлить шаг, и теневой я сделал то же самое. Мы зашагали по набережной. На Вестминстерском мосту было много людей. Мне то и дело чудилось, что я потерял его из виду, но всякий раз шляпа выныривала впереди, ярдах в пятидесяти от меня. Моя стрижка, мой собственный затылок. Я пытался подыскать разумное объяснение происходящему. Переодетый актер? Темпоральный мираж? Помешательство? Миновали Темпл. Мы направлялись на восток, и я забеспокоился: в ту пору это была глухая часть города. Помнится, в тот вечер случился один из редкостных, совершенно ориентальных закатов – нефритовое марево, конфитюрная апельсинность, – которыми Лондон удивляет, будто по волшебству. Мимо Мэншн-хаус, вниз по Кэннон-стрит, к Тауэру. И тут теневой я сел в такси! Я бросился к свободному такси на стоянке и вскочил в салон. «Послушайте, я понимаю, что это смешно, но прошу вас, следуйте вон за той машиной!» Наверное, к таксистам часто обращаются с такой просьбой, потому что водитель невозмутимо ответил: «Как прикажете, сэр». Олдгейт. Оттуда по мощенным брусчаткой закоулкам – к Ливерпуль-стрит. Моргейт. Там, где сейчас Барбикан. Тогда, после бомбежек, там все было разворочено, как на огромной стройплощадке. И в Фаррингдоне тоже. Впрочем, в Фаррингдоне и сейчас так. Когда мы попадали в пробку, я готов был выскочить и подбежать к такси теневого я, но всякий раз вереница машин трогалась с места. То и дело останавливаясь, мы доползли до вокзала Кингз-Кросс, оттуда – к Юстон-сквер и Грейт-Портленд-стрит. Сквозь заднее стекло такси впереди виднелась шляпа. Неужели теневому я больше не на что тратить время? А мне? После Бейкер-стрит опять появились деревья. Мы миновали Эджвер-роуд и Паддингтон. Бейсуотер. У Ноттинг-Хилл-Гейт теневой я вышел из такси и направился в Кенсингтон-гарденс. Я расплатился с таксистом и бросился в погоню. Хорошо помню воздух после дождя, сладкий, исполненный сумерек. «Эй!» – крикнул я, и две элегантные дамы с собачками возмущенно хмыкнули. «Альфред Копф!» – крикнул я, и с дерева, глухо ударившись оземь, свалился какой-то тип. Теневой я даже не оглянулся. Почему он убегал? В романах герои часто ведут оживленные дискуссии со своей тенью и рассуждают о природе добра и зла. Мы пересекли Кенсингтон-роуд, пробежали мимо музеев, потом мимо ресторана, в котором я должен был чуть позже ужинать с профессором Бейкером. Внезапный порыв ветра сорвал с моей головы шляпу. Я наклонился за ней. А когда разогнулся, то увидел, что теневой я исчезает.

Я, увлеченный рассказом, совершенно забылся.

– Как исчезает? Растворяется в воздухе?

– Нет. Он сел в автобус номер тридцать шесть. И уехал.

– И еще я не понял насчет профессора Бейкера. Вы ведь с ним уже…