Литературный призрак

Что-то шмякнулось об оконное стекло. Упало, прежде чем я успел разглядеть, что это. Голубь? Тут в кабинет вбежал Рой со слезами на глазах, весь дрожа.

– Боже мой, Альфред! Только что звонил Моррис!

Что это – трагедия или фарс?

– Успокойся, Рой. Успокойся. Я как раз рассказываю Марко о своем двойнике. – Альфред начал раскуривать трубку. – Какой Моррис звонил – старший или младший?

– Моррис-старший, из Кембриджа. Джерома убили.

Пальцы Альфреда застыли.

– Джерома? – просипел он. – Ему же гарантировали неприкосновенность…

– По словам Морриса, в министерстве обвиняют петербургскую мафию. Ходят слухи, что Джером спутался с бандой похитителей картин.

– Не может быть! Ложь! – Альфред стукнул ладонью по столу с такой силой, что я испугался за его старые хрупкие кости. – Они лгут для отвода глаз. Решили избавиться от старой гвардии. Хотят убрать нас поодиночке. Нынешние министры – отморозки. Черт бы подрал этих сволочей!

И Альфред разразился пылкой тирадой – наверное, из самых отборных венгерских ругательств. Проклятия носферату{116}.

Я посмотрел на Роя:

– Что, плохие новости?

Рой поглядел на меня. Даже не кивнул. Все и так было ясно.

– На кухне – кофейный потоп. Наверное, я вставил два фильтра.

Молчание затягивалось. Альфред вытащил платок, из кармана вылетела монетка, покатилась по половицам, описывая сужающиеся круги, и исчезла под шкафом, где наверняка пролежит долгие годы, если только ее не обнаружит Вук во время следующего визита.

– Марко, – сказал Альфред, устремив взгляд куда-то далеко-далеко. – Спасибо тебе, хорошо поработали. Но сейчас тебе лучше уйти… – Его голос дрогнул. – Продолжим на следующей неделе.

* * *

Когда я вышел от Альфреда, тучи скользнули куда-то к Эссексу, уступая место теплому дню, ясному и золотистому. Бог с ними, с Альфредом и с Роем, их проблемы – это их проблемы. Я слизывал шоколадные крошки с поверхности клубничного мороженого. Мошкара столбом вилась над лужами, с ветвей срывались последние капли дождя. Скоро деревья примут свой зимний вид. На соседней улице фургон с мороженым вызванивал «Апельсинчики как мед…»{117}.

Двое ребятишек, сидя на невысокой каменной ограде, дрессировали йо-йо. Приятно видеть, что дети по-прежнему играют в йо-йо. Фиона, моя родная мать, называет это время года «лето святого Луки». По-моему, очень красиво. На душе у меня было хорошо. Рой мне заплатил – сунул в руку рожок с клубничным мороженым, обернутый купюрами, а в придачу всучил жуткую зеленую кожанку. Я сопротивлялся, но он умудрился натянуть ее на меня и, застегивая молнию, добавил, что звонил Тим Кавендиш и очень просил меня заглянуть к нему в офис. Рой шепотом извинился, что не может заплатить больше, и объяснил, что на этой неделе ему пришлось обратиться в палату лордов по поводу одного типа, который бежал в Зимбабве с чемоданом его денег. Судебные издержки перевалили за 92 000 фунтов.

– Конечно, это безумно дорого, – шептал Рой. – Но это вопрос принципа.

Тип пока обретался в Зимбабве, а с ним и чемодан.

Нет ничего хуже честности, факт. Ложь иногда создает неприятности, но если хочешь всю жизнь сидеть в дерьме – всегда говори правду и только правду.

В тот раз, когда у нас порвался презерватив, Поппи кончила и выдохнула:

– Марко, это лучше, чем секс!

Почему-то мне сейчас это вспомнилось.

Я направился к Примроуз-хилл. Оттуда пойду к Тиму Кавендишу, через Риджентс-парк и Оксфорд-стрит. Мне нравится ходить мимо зоопарка, заглядывать за ограду. Там – мое детство. Приемные родители водили меня сюда в день рождения. Еще и сегодня, заслышав птичий гвалт из вольера, я чувствую во рту липкий вкус сэндвичей с рыбным паштетом.

Я прекрасно понимаю, что Поппи сыта уже ролью матери-одиночки даже с единственным ребенком. Но я знавал женщин, которые в теории выступали против абортов, а на практике радикально меняли свое мнение. Если выяснится, что Поппи беременна, чего я захочу? То есть захотел бы? Она будет воспринимать меня как отца ребенка лишь в том случае, если я буду ей верен. Всерьез соглашусь на моногамию. Многие из моих друзей женились и обзавелись детьми. Я вижу, как существенно это изменило их жизнь. Нырять в неизведанное – не кайф, если от того, где ты вынырнешь, зависит благополучие еще двоих. Странно. В детстве я считал, что дети – неизбежный атрибут взросления: мол, в один прекрасный день проснешься – а они тут как тут, сучат ножками, пеленки мокрые. Оказывается, все не так просто. Сначала нужно принять решение, вот как перед покупкой дома, записью диска или организацией государственного переворота. А если я так никогда и не смогу принять решение? Что тогда?

Проблемы, кругом проблемы.