Литературный призрак

– Ага. Мне приснился сон. Я покачивался в водах какого-то мелкого моря у Панамы, уж не знаю, почему именно у Панамы, так приснилось. Видел свет на внутренней стороне волн над головой, а вокруг меня плавали пушистые облака. «Что за чушь? – подумал я. – Под водой не бывает облаков». Присмотрелся – а это не облака, а медузы, разноцветные, как гирлянды на рождественской елке, и мигают.

– Красивый сон.

– В трех случаях я не чувствую себя слепым. Когда показываю приезжим Клир-Айленд, когда обыгрываю отца Уолли в шахматы и еще когда вижу цветные сны… Мо?

– Да, Джон?

– Что происходит, Мо?

Хью говорил мне, что всегда просыпаешься за несколько секунд до землетрясения.

– Сегодня – тот самый день.

В отношениях с Джоном, Техасцем, Хайнцем Формаджо и остальной окружающей действительностью я веду себя определенным образом потому, что я такая, как есть. А почему я такая, как есть? Потому что таково сочетание атомов, свивающих двойную спираль моей ДНК. Что побуждает ДНК к изменениям? Субатомные частицы, сталкивающиеся с ее молекулами. Эти частицы бомбардируют планету, вызывая мутации, которые приводят к появлению древнейших форм жизни, и далее от одноклеточных к медузам, от медуз к гориллам, а от них – к нам, к председателю Мао, Иисусу, Нельсону Манделе, Его Провидчеству и Гитлеру, к вам и ко мне.

Эволюция и история – бильярд элементарных частиц-волн.

Вошел Лиам, достал молока из холодильника, отпил прямо из бутылки.

– А может, тебя оставят в покое, ма?

– Все может быть, Лиам.

– Нет, правда. Если б тебя хотели забрать, то уже наверняка бы объявились.

– Все может быть.

– А если так оно и будет, ты ведь сможешь устроиться на работу в университет Корка? Правда, па?

– Так-то оно так. Ректор от благодарности расчувствовался бы, – сказал Джон, пытаясь смягчить неизбежный удар. – Но…

– Ну вот, мам, значит, решено.

Ах, Лиам, Лиам. Самый коварный бог – это бог сосчитанных цыплят…

Транссибирский экспресс вспарывал лесной сумрак сонного вечера в Северном Китае. Я все еще забавлялась матричной механикой, но пока без всякого результата. Решение проблемы ускользало от меня всю дорогу от самого Шанхая, а теперь, похоже, водило меня кругами.

– Не возражаете, если я составлю вам компанию?

Вагон-ресторан опустел. Знакома ли я с этой девушкой?

– Меня зовут Шерри, – представилась она с австралийским акцентом и умолкла, ожидая моего ответа.

– Очень приятно. Садитесь. Отодвину только свои бумажки…

– Это у вас математика?

Странно, что молоденькой девушке захотелось пообщаться со старухой. Ну и что, мы обе вдали от родных краев, не надо обобщать, Мо.

– Да, я учительница математики. Какая у вас толстая книга!

– «Война и мир».

– Да, этого хватает. Особенно первого.

По коридору пробежал полуголый карапуз-китайчонок, выкрикивая «зум-зум-зум», что должно было изображать то ли вертолет, то ли лошадь.

– Простите, я не расслышала вашего имени.

Вспышка подозрительности. Мо, брось. Она же совсем еще ребенок.

– Меня зовут Мо. Мо Смит.

Мы обменялись рукопожатием.

– Шерри Коннолли. Вы до Москвы или сойдете по дороге?

– Прямиком до Москвы, а дальше – Петербург, Хельсинки, Лондон, Ирландия. А у вас какие планы?

– Я хочу побыть в Монголии.

– Долго?

– Пока снова не потянет в путь.

– Рады, что покинули Пекин?

– Еще как. И рада, что покинула свое купе! Там два пьяных шведа устроили соревнование – кто громче рыгнет. Прямо как в Австралии. Мужчины такие болваны, нет сил.

– Хотите поменять купе? Наша проводница уступчивая. Я ее подкупила бутылкой китайского виски.

– Нет, спасибо. У меня пятеро братьев, мы росли вместе, так что с парочкой шведов справлюсь. К тому же до Улан-Батора осталось всего тридцать шесть часов. К тому же на нижней полке едет здоровенный симпатичный датчанин… А вы, Мо, тоже путешествуете одна?

– Я? Совсем одна.

Шерри сочувственно посмотрела на меня.

– Нет-нет, слава богу, не в этом смысле! У меня есть муж и почти взрослый сын, но они дома.

– Наверное, скучают по вам. А вы скучаете по ним.

Бесспорное заключение.

– Да, вы правы.

– Послушайте, у меня есть банка китайского растворимого чая с лимоном. Выпьем по чашечке? За знакомство.

Приятно снова разговаривать на родном языке.

– С удовольствием.

Мы болтали до самой монгольской границы, где поезду сменили колеса: старая советская колея имеет другую ширину. Я ощутила всю степень своего одиночества.

Не знаю, может, чай Шерри меня взбодрил, но когда я снова заглянула в черный блокнот, то сразу обнаружила нужный мне и такой очевидный ответ: постоянная Требевича выводит из тупика. Мо, ты идиотка. Я поработала еще немного, а потом вдруг оказалось, что в вагоне-ресторане уже сервируют завтрак.

Острова, города, леса – все осталось позади. Заря занималась над бескрайними степями Центральной Азии. Я – истерзанная сомнениями, уставшая, немолодая женщина-физик с неопределенным будущим – все-таки добралась до никем неизведанной области. Я поплелась к себе в купе и проспала целый день.

Житейская мудрость приписывает доктору Франкенштейну грех гордыни.

По-моему, он не возомнил себя богом. Просто он был ученым до мозга костей.