Литературный призрак

– Человеческий род обречен либо исчезнуть лет через пятьсот, либо… стать лучше. Технический прогресс вырвался из-под нашей власти, обогнал нашу способность управлять им. Но предположим, я… предположим, что «Кванког» способен обеспечить независимую деятельность технологий, и… – (Господи, как это звучит со стороны?) – Лиам, как ты думаешь, твоя ма совершенно обезумела?

Где-то у берега в голос заблеяло целое стадо овец. Лицо Лиама застыло, как на портрете. На губах мелькнула улыбка – и тут же исчезла.

– Ма, а что мешает им отобрать у тебя черный блокнот, а тебя упрятать куда подальше, с глаз долой.

Лиам – смышленый мальчик.

– Ах да! Черный блокнот.

«Нортон» Реда Килдара прогрохотал по дорожке и резко затормозил во дворе. Гейзенберг кукарекнул и взлетел на свой насест, приколоченный к телеграфному столбу.

– Это Ред, – сказал Джон. – Приехал подоить Фейнман.

Ред вошел на кухню:

– Ну вот, тебя вычислили, Мо. Чайком не угостите?

– Неужели каждая живая душа на острове знает о моих проблемах с американцами?

– На островах секреты существуют только для приезжих, но не для островитян, – заявил Ред, предлагая нам пакет шипучих леденцов. – Не волнуйся. Американцы воображают, что могут купить все на свете. Так что тебе наверняка сделают очень заманчивое предложение.

Джон вздохнул:

– Знаешь, Ред, хоть я и слепой, но если ты думаешь, что эти типы просто хотят потолковать о вознаграждении, то я по сравнению с тобой просто телескоп Хаббла.

Ред пожал плечами и закинул в рот леденец.

– Тогда дело дрянь. А если дело дрянь, остается только одно.

– И что?

– Пойти в «Зеленого человека» и выпить.

– Пожалуй, это лучшая мысль за все утро, – сказала я.

– А вот и отец Уолли на своей трехколесной колымаге, – сказал Джон.

Вошел запыхавшийся отец Уолли и сел к столу.

– Мо! – сказал он, словно пытаясь понять этот обезумевший мир. – Мо, это ведь форменное похищение. Ты же не совершила ничего противозаконного. Что вообще случилось?

Возьмите любые два электрона или, как в моем и доктора Белла{156} случае, два фотона, которые произошли из одного источника, измерьте, а затем сложите их спины, и вы получите нуль. Как бы далеко друг от друга они ни находились – между мной и Джоном, между Окинавой и Клир-Айлендом, между Млечным Путем и туманностью Андромеды – все равно: если известно, что одна частица вращается по часовой стрелке, значит другая вращается в противоположном направлении. И это знаешь сейчас. Не нужно ждать, когда об этом сообщит сигнал, движущийся со скоростью света. Явления взаимосвязаны, вне зависимости от разделяющего их расстояния, в холистическом океане, где действует вуду, а не законы Ньютона. Малейшее смещение зеркальных противосолнечных очков изменяет будущее.

– Одновременность океана, отец Уолли.

– Я не улавливаю твою мысль, Мо.

– Отец Уолли, Ред, Брендан, простите… Мне нужно поговорить с Джоном и Лиамом.

– Конечно, Мо, конечно. Мы подождем во дворе.

– Мне будет очень одиноко без вас, ребята.

Лиам собрал волю в кулак и держался молодцом. Джон держался как Джон. Мои мужчины обняли меня.

– Я покормлю Фейнман, – сказала я наконец.

– Она и сама себя прокормит.

– В меня завтрак не лезет. Угощу ее лакомыми кусочками.

«Нортон» Реда Килдара поблескивал хромом. Двигатель урчал в такт нашим неторопливым шагам. Мотоцикл отца Уолли визгливо поскрипывал. По дорожке стайкой уклеек шныряли опавшие листья.

– Прямо как крестный ход в Вербное воскресенье, – сказал отец Уолли.

Неужели с тех пор, как я прошла по дороге от порта, минуло три дня? Много? Мало?

– Какой сегодня день?

– Кажется, четверг, – сказал Лиам.

– Понедельник, – сказал Ред.

– Среда, – сказал Брендан.

За дорогой шумел ручей.

– Я слышу музыку.

Брендан ухмыльнулся:

– Опять фантазируешь, Мо Мантервари.

– Нет! Играют «Rocky Road to Dublin»![30]{157} Слышите?

Как только мы перевалили гребень холма, Планк встрепенулась, словно предчувствуя возможность покрасоваться. Когда мы поравнялись с лавкой Старика О’Фаррелла, из «Зеленого человека» в сад высыпала толпа местных жителей.

Я стиснула ладонь Джона:

– Ты знал об этом?

Над дверью висел плакат «Гордость нашего острова».

– Откуда? Я же слепой музыкант, – ответил муж.

– Это скромное мероприятие, – сказал Лиам. – Только для семьи и друзей.

– Я надеялась, что смогу улизнуть без особого шума.

– Но нельзя же без стаканчика на дорожку, правда?

– Мы знали, что ты все обдумала, Мо… – начал отец Уолли.

– Но хотели дать тебе возможность передумать, – закончил Ред.

– Эй, Лиам! Привет! – Бернадетта сидела на стене, закинув ногу на ногу.

– Привет, Бернадетта, – ответили мы с Джоном.

Народу в пабе собралось столько, что присесть негде. Сын Эймона играл на аккордеоне. Пришли даже орнитологи, смущенные, но довольные, все в анораках. Я поискала взглядом новозеландку, но ее не было.

На стойку навалился орнитолог в кожаной куртке. Я вошла, и он обернулся:

– Добрый день, доктор Мантервари. Я-то думал, в Ирландии одни только террористы, дожди да литературные гиганты-пидоры. – Он снимает большие темные очки. – А тут на тебе – такое веселье! К сожалению, нам с вами некогда. Время поджимает.