Литературный призрак

Я решила поговорить со старейшинами деревни.

– Как вы прокормитесь следующей зимой?

– Родина-мать даст нам урожай!

– Откуда он возьмется? Вы же ничего не выращиваете.

– Ты ничего не понимаешь. Не видишь перемен.

– Прекрасно вижу. Вот только счет не сходится…

– Родина-мать позаботится о своих детях. Мао Цзэдун днем и ночью думает о нас.

– Когда хозяйничают без счета, расплачивается крестьянин! Может, у Мао Цзэдуна и очень умные мысли, но брюхо ими не набьешь.

– Женщина, если коммунисты услышат, что ты городишь, тебя отправят на перековку. Не нравится у нас – ступай себе восвояси на Святую гору. Не мешай, мы играем в маджонг.

Той же зимой Мао сочинил декрет о Большом скачке{74}. Перед новым Китаем возникла новая трудность: нехватка стали. Сталь нужна для мостов, для плугов, для пуль – чтобы остановить вторжение русских из Монголии. Все коммуны снабдили печами и нормами выплавки стали.

Никто в деревне не знал, как обращаться с плавильной печью, – кузнеца еще раньше объявили буржуем и повесили на крыше собственного дома. Но каждый знал, что с ним будет, если печь погаснет во время его дежурства. Моих двоюродных сестер, племянников и племянниц отправили на заготовку дров. Школы закрылись, учителя вместе с учениками образовали бригады истопников – печи днем и ночью требовали корма. Кем вырастут мои племянники, если их головы пусты? Кто научит их читать и писать? Когда иссякли все запасы дров, вплоть до досок и мебели, начали вырубать заповедный лес у подножия Святой горы. Совершенно здоровые деревья! Поговаривали, что в местах, где не было лесов, коммунисты проводили лотереи среди беспартийных жителей. У «победителей» разбирали дома и отправляли в топку.

Но все было напрасно. Черные, ломкие чугунные отливки прозвали «какашками», хотя, в отличие от какашек, они ни на что не годились. Каждую неделю из города приходил грузовик, женщины доверху загружали его «какашками» и удивлялись, почему партия до сих пор не прислала солдат, чтобы разобраться с вредителями.

Почему – стало понятно к концу зимы. По долине поползли слухи о нехватке продовольствия.

Сперва люди откликнулись на эти слухи как обычно. Они не хотели верить, и они не поверили.

Когда рисовые склады опустели, пришлось поверить. Но Мао обещал прислать грузовики с рисом. И даже самолично возглавить колонну.

Партийные чиновники сказали, что колонну грузовиков по дороге подстерегли и взорвали шпионы-контрреволюционеры, но скоро будет выслана другая колонна, а покамест следовало затянуть пояса. Стали появляться крестьяне из окрестных сел, просили милостыню. Изможденные, как скелеты. В деревне исчезли козы, потом собаки, потом люди стали запирать ворота с наступлением сумерек. К тому времени, как стаял снег, весь посевной рис был доеден. Очень скоро прибудут новые семена, обещали партийные чиновники.

«Очень скоро» еще не наступило, когда я решила вернуться к себе в чайный домик, на четыре недели раньше обычного. По ночам там, конечно, было очень холодно, но я знала, что Дерево и Учитель наш Будда обо мне позаботятся. Буду собирать птичьи яйца, корешки, орехи, ловить птиц и кроликов. В общем, проживу.

Пару раз я думала об отце. Мы оба понимали, что он не доживет до лета, даже здесь, в деревне, где все-таки уютнее. Перед уходом я зашла в дальнюю комнату, попрощаться. Он лежал не шевелясь и выползал из постели только по нужде.

Под его кожей было не больше жизни, чем в останках мухи, запутавшейся в паутине. Иногда веки опускались на глаза, вспыхивал огонек сигареты. Что там, под веками? Раскаяние, обида, безразличие? Или пустота? Пустота часто сходит за мудрость.

Весна в тот год наступила поздно, зима стекла с побегов и почек, но из тумана не появлялось ни одного паломника. Горная кошка облюбовала ветку моего Дерева, вытягивалась там, охраняла дорогу. Под крышей домика свили гнездо ласточки: добрая примета. Изредка мимо проходили монахи. Я всегда приглашала их зайти, узнавала от них последние новости. Монахи говорили, что уже много недель не ели ничего вкуснее и сытнее моей похлебки из голубиного мяса с кореньями.

– Внизу вымирают целые семьи, – рассказывал один. – Люди едят сено, кожаные ремни, лоскуты. Что угодно, лишь бы заполнить пустоту в желудке. А когда умирают, их некому хоронить, некому исполнить погребальный обряд, поэтому они не смогут ни отправиться на небо, ни даже переродиться.

Однажды утром я открыла ставни и увидела, как посветлели кроны притихшего леса. Деревья зацвели. Святой горе не было дела до человеческих бед. В тот день ко мне забрел монах с впавшими от голода щеками.

– Мао издал новый декрет. У пролетариата обнаружился новый враг – воробьи. Они пожирают народные семена. Всем детям приказано пугать птиц трещотками, не позволять им сесть. И птицы замертво падают на землю от изнеможения. Беда в том, что теперь стало некому уничтожать насекомых. На полях нашествие сверчков, гусениц, мух. К Сычуани движутся полчища саранчи. Вот что случается, когда человек воображает себя богом и уничтожает воробьев.