Новые правила не вступали в силу в Марселе, равно как и в большинстве других городов Франции, до весны 1778 года. В марте Мосси приостановил заказы у иностранных поставщиков и предупредил STN
, что в обозримом будущем не будет возобновлять закупки из‐за строгости Дюрана, которого он охарактеризовал как одного из самых суровых инспекторов во всем королевстве. «Тюки обыскивают настолько тщательно, что я решил приостановить все заказы, пока этот первый порыв не уляжется. Я согласился на то, чтобы проштамповать все мои пиратские книги, и сейчас это уже наполовину сделано. Инспектор бывает у меня в магазине каждый день. Как вы сами понимаете, сейчас не самое удобное время для наших с вами дел».Несмотря на все усилия, затраченные на восстановление контрабандных каналов доставки, STN
ничего не отправляло Мосси на протяжении целого года – и даже потом, когда он снова начал присылать заказы, книг он стал брать меньше, поскольку книжная торговля серьезно пострадала в результате общего экономического упадка, вызванного Американской войной за независимость. Мосси сообщил, что многие его клиенты из числа владельцев небольших книжных магазинов, разбросанных по всему Провансу, неспособны вовремя заплатить по счетам, а еще он опасался, что заокеанские события могут обернуться неприятностями для него. В колониальные предприятия в бассейне Карибского моря у него было вложено 40 000 ливров.Кампания против пиратства в Марселе набрала такие обороты, что Мосси начал беспокоиться даже за свою корреспонденцию: письма могли перехватить или конфисковать во время обыска в магазине. В феврале 1782 года он прибег к уловке, достаточно обычной для тогдашней книжной торговли: отправил подложное письмо (lettre ostensible
), дав STN указания прекратить в его адрес всякие поставки книг, которые не смогут легально пройти через палату синдиков. Копию этого документа он сохранил у себя в конторе, а в STN по надежному каналу отправил еще одно сообщение с объяснением предпринятого маневра. Кроме того, он попросил «Общество» в следующем же письме особо оговорить, что с этого момента они станут использовать его исключительно как агента по доставке книг заказчикам в Италию, и перечислил несколько имен и адресов вполне реальных итальянских книготорговцев: следовало упомянуть их в собственном письме и тем самым придать убедительности его lettre ostensible.Этой хитростью Мосси пользовался больше года. Он настаивал: директорам STN
надлежит тщательно следить за тем, чтобы не сказать в письмах лишнего, – кроме того, «Общество» должно отправлять ему грузы, будто бы адресованные генуэзскому книготорговцу по фамилии Гравье или римскому по фамилии Бушар. Поскольку в доставке тюков из марсельского порта он целиком и полностью полагался на Руберов, его главной головной болью оставался Лион. Все риски на этом этапе маршрута согласилось взять на себя STN. Издательство уже привыкло, что самый профессиональный из нанятых им контрабандистов, Жак Револь, работает почти без провалов; смог он завоевать и уважение со стороны Мосси, хотя последний и беспокоился из‐за того, что конфискация нескольких тюков в лионской палате сделала Револя подозрительной особой в глазах местных властей.Когда наконец была налажена успешная работа во всех частях этой комбинации и тюки с книгами стали приходить в должный срок и в подобающем виде, тон писем от Мосси изменился на более конфиденциальный. Он заказывал только те книги, относительно которых был уверен, что клиенты непременно их купят, но помимо этого у него были еще и собственные вкусы. Он не делал секрета из того, что думает о качестве той или иной новинки, только что вышедшей из печати, – особенно в тех случаях, когда она ему не нравилась. Собрание сочинений Алексиса Пирона не вызвало у него ничего, кроме насмешек: «По мне, так имя автора больше тянет на сенсацию, чем сама книга, которая сплошь набита чепухой». Неумело сделанное издание энциклопедического «Историко-критического словаря» (Dictionnaire historique et critique
) Пьера Бейля178 он заклеймил «пафосной нудятиной». Пасквили на Людовика XV и его любовниц он покупал в довольно большом количестве, что не мешало ему придерживаться весьма невысокого мнения по крайней мере о некоторых. «Подлинные воспоминания госпожи графини Дюбарри» он назвал «книгой, которая не стоила труда печатников, на нее затраченного».