Лицо врага: Дверь (СИ)

— Ваше Величество, посланник мудрейшего Неба на неразумной земле… — Шийче Хушао всегда соблюдал придворный этикет полностью, до каждого, даже самого незначительного слова, до каждого шага при приближении, не говоря уже о глубине поклона, положении рук и направлении взгляда. Ему всё равно, что Лаое ещё не коронован, и он мудро обходит в обращении тронное имя, ему нет дела до того, что они в горах, прячутся, как крысы, и живут скорее как люди разбойные, а не как войско Императора и его блистательный двор. И он в этом искренен, хотя, если бы не Миэюй с её странным колдовством Запада, он бы точно принял это за лесть ради доверия и близости к лидеру восстания и будущему Императору. Но он искренен, и — единственная проблема, — он не поддаётся на уговоры. А приказывать быть проще и отринуть этикет и своё почтение Лаое не хочет — по сути, просто стесняется. Ему кажется, этим он обидит старого советника. Ему кажется, его не поймут. Он ещё не умеет быть Императором, и сам, к своему глубочайшему сожалению, слишком хорошо это понимает.

Ему кажется, что и после коронации он не сможет истинно называться посланником Неба. Да, он дракон. Единственный выживший из династии. Но он не чувствует величия Неба. Он… слишком земной, что ли? Слишком низкий… Нет, плохое слово. Но — точно слишком земной.

Миэюй сказала, Небо принимается и понимается — особенно понимается — не в величии. Миэюй сказала, что просто не было ещё такой ситуации, в которой Лаое смог бы понять Небо. Она надеялась, её и не случится, и Лаое словами понял, а духом — ожидаемо, нет. Понял не Небо, конечно, а то, о чём она пыталась рассказать.

Но только Миэюй — Запад, а он — Восток. Миэюй — человек, а он — дракон. Миэюй, при всех её достоинствах, всё же существо земное, от Неба слишком далёкое. Миэюй не сможет быть ближе к Небу, чем он, как бы высока она ни была и прекрасна ни казалась.

Наверное.

Но, всё же, нет.

— …Генерал Муань также докладывает об успешном взятии Учэня. Маршал Мин и прочие военачальники Собрания за свои преступления против Империи были публично высечены на главной городской площади, а после повешены. Однако небольшой отряд под командованием маршала Шанже смог прорваться и скрыться в Башне Полумесяца. — Лаое отвлёкся и вслушался снова только тогда, когда случайно услышал слишком важную фамилию.

— Она слишком добра, — отстранённо прокомментировал он, испугавшись, что советник заметил отсутствие внимания. — Надо было применить к ним казнь тысячи лезвий.

Дальше он, конечно, собирался слушать очень внимательно, но как ни крути, а половина доклада прошла мимо, и пытаться её вспомнить было бесполезно.

Всё-таки, так себе из него Император. Более чем так себе. А если не пытаться лгать самому себе, Император из него ужасен. Как стать хорошим правителем, как вести за собой войска, если он даже советника выслушать не способен?

Ладно, дальше задача простая (нет, совсем нет, но, наверное, проще, чем понять Небо и стать хорошим Императором): попросить повторить всё с самого начала и не потерять при этом лицо.

========== Лаое и Миэюй — имя ==========

— Какое имя ты бы себе хотела?

— Не знаю. Выбери на свой вкус.

У Лаое становится такое лицо, будто он собирается преподнести ей великолепный подарок. Он будто светится изнутри.

— Уже придумал, да? — с тихой обречённостью спрашивает Мирите. — Заранее?

Улыбка Лаое чуть гаснет, но не исчезает.

— Твоя проницательность не имеет границ.

— Насколько заранее придумал?

Лаое немного мнётся, говорит тихо:

¬— Давно.

Мирите молчит. Лаое перестаёт улыбаться.

— И как же меня теперь будут звать? — спрашивает она наконец. В её голосе будто совсем нет эмоций.

— Муань Миэюй, — говорит Лаое.

Мирите Майлоне — или же ти Марианни — не отвечает ему ничего. Она и так понимает, что новая её фамилия означает «алая орхидея», а новое имя — «госпожа небесных высей». Она и так понимает, что такое имя он хотел бы дать своей императрице.

========== Лаое, Миэюй и уйцы ==========

— И что же нам всё-таки с этими уйцами потом делать? — с ноткой брезгливости спросил Лаое, наблюдая за подметающей пол девушкой.

От маленькой горной деревушки был день пути до соседней такой же и неделя — до ближайшего городка, от неё отличавшегося, впрочем, только размером. Поэтому даже сборщики податей, и те ленились заезжать дальше него, требуя, чтобы жители им сами всё привозили. Новых людей здесь не появлялось уже месяц, новых вейцев — уже больше года. Местные быстро выучили, что если привозить всё в срок и вести себя тихо, то всё будет хорошо, или, по крайней мере, без вмешательства властей. Поэтому они спокойно молились свои положенные восемь раз в день, праздновали свои странные запрещённые праздники и называли детей именами, которые в Венее нельзя было произносить. Эта Муриам, младшая дочь хозяина дома, могла спокойно ходить с бритой головой и вычерненным ртом, как и все незамужние женщины народа уйтуддинйу. Нравился ли ей и прочим жителям деревни подобный образ жизни, приезжие вейцы спрашивать опасались. Но самим им, считавшим себя цивилизованными людьми, такое не нравилось абсолютно точно.