Лицом к лицу. О русской литературе второй половины XX – начала XXI века

Как видим, Гандлевский, Кибиров и Кукин сходно высказались о роли Булата Окуджавы в советской послевоенной истории и в истории самосознания советской интеллигенции 1960-х – начала 1990-х годов. Все три поэ та чрезвычайно скептически отнеслись к той миссии, которую вольно или невольно взвалил на свои плечи поздний Окуджава. В отличие от «сверхдемократических» Рождественского, Евтушенко, Высоцкого, Визбора и других шестидесятников, автор «Виноградной косточки» чем дальше, тем больше ассоциировался для многих и многих читателей и слушателей с чем-то навсегда уходящим, утонченным, благородным, дворянским – словом, с персонажами своих собственных романов и романсов…

Перечисленные мною младшие поэты в пластичности Окуджавы обидно усмотрели гибкость – и вашим и нашим («Кавалергард на той единственной гражданской»), а в прославленном окуджавском «арбатстве»-«дворянстве» – конформистскую и вместе с тем претенциозную попытку обелить эту режимную московскую улицу. Именно аристократизм арбатского разлива стал для них самой яркой отличительной приметой поэзии и прозы Окуджавы.

Ответил ли старший поэт на претензии младших? Как кажется, ответил в стихотворении «К потомкам», датированном 1995 годом и опубликованном в первом номере «Знамени» за 1997 год:

Вы размашетесь крылами  – всё как надо, что ни  взмах,
разноцветные ворота к  храмам раскрывая.
Мы  ж исчезнем так банально со  слезами на  глазах.
Будет вам над чем смеяться, недоумевая.
И  не то  чтобы случайно: мол, ошиблись в  тесноте,
а намеренно, надменно, как приговорили:
мол, не  стоит оправданий, мол, другие вы, не те…
Мы не те? Да вы-то те  ли? Те  ли? Да и  вы  ли?
А  на рубище елейном, а  на праведных шелках —
кровь и  ложь, всё наше с  вами  – то  плаха, то  пашня…
Нам  бы с  песней в  чисто поле  – да  оружие в  руках!
Нам обняться  бы навеки  – да в  обнимку страшно![141]

Это стихотворение очевидным образом, хотя и полемически, ориентировано на «Думу» Лермонтова с ее горьким финалом:

И  прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом[142]

.

Очень важным представляется то обстоятельство, что в двух последних строках стихотворения Окуджава ненавязчиво воспользовался тремя едва ли не важнейшими символами своей поэзии: песня, война, братские объятья.

В заключение специально оговорим, что мы отнюдь не собираемся брать на себя комическую роль нравственного арбитра в уже отошедшей в историю полемике – это не дело филолога. Свою скромную задачу автор видел лишь в том, чтобы уловить и коротко описать определенный и существенный оттенок в восприятии личности и творчества одной из ключевых фигур истории литературы советского времени.

«Дразнилка» Тимура Кибирова: материалы для комментария

Стихотворение Тимура Кибирова «Дразнилка» было впервые напечатано в первом номере журнала «Знамя» за 2009 год, а затем вошло в кибировскую книгу «Греко– и римско-кафолические песенки и потешки»: