Лицом к лицу. О русской литературе второй половины XX – начала XXI века

Николай Чуковский <…> пишет, например, что О. М. был похож на Пушкина и знал это, и пришел одетый Пушкиным на костюмированный вечер. На Пушкина он похож не был, имени Пушкина всуе не упоминал, и в Пушкина не рядился[191].

В констатации вдовой поэта «имени Пушкина всуе не упоминал» слышится отзвук следующего ахматовского замечания:

К Пушкину у Мандельштама было какое-то небывалое, почти грозное отношение – в нем мне чудится какой-то венец сверхчеловеческого целомудрия[192].

А в категорическом суждении Надежды Яковлевны «На Пушкина он похож не был» ощущается раздражение не только против Николая Чуковского, но и против ненавистного ей Георгия Иванова. Задолго до Чуковского Иванов с удовольствием рассказал в мемуарном очерке о Мандельштаме следую щий анекдот:

…он был похож чем-то на Пушкина… Это потом находили многие, но открыла это сходство моя старуха горничная. Как все горничные, родственники его друзей, швейцары и т. п., посторонние поэзии, но вынужденные иметь с Мандельштамом дело, она его ненавидела. Ненавидела за окурки, ночные посещения, грязные калоши, требования чаю и бутербродов в неурочное время и т. п. Однажды (Мандельштам как раз в это время был в отъезде) я принес портрет Пушкина и повесил над письменным столом. Старуха, увидев его, покачала укоризненно головой: «Что вы, барин, видно, без всякого Мандельштамта не можете. Три дня не ходит, так вы уж его портрет вешаете!»[193]

Казалось бы, воспоминания Дорианы Слепян, подкрепляющие мемуары Николая Чуковского, опровергают Надежду Яковлевну и превращают ее нежелание признавать, что Мандельштам предстал на маскараде в школе ритмического танца в образе Пушкина, в еще одну попытку умолчания. Однако на деле все не так просто. Поскольку загадка почти любого маскарадного костюма и грима может разгадываться неоднозначно, закономерно будет спросить: а точно ли Мандельштам стремился изобразить именно Пушкина? Та же Одоевцева вспоминает следующие обстоятельства подготовки поэта к маскараду:

Мандельштам почему-то решил, что появится на нем немецким романтиком, и это решение принесло ему немало хлопот. Костюм раздобыть нелегко. Но Мандельштам с несвойственной ему энергией победил все трудности и принес откуда-то большой пакет, завернутый в простыню[194].

А Людмила Миклашевская, тоже видевшая Мандельштама на маскараде, высказала еще одну догадку о том, кого он стремился изобразить:

Мандельштам спокойно вошел в зал во фраке. Крахмальная манишка подпирала его острый подбородок, черные волосы встрепаны, на щеках бачки. Не знаю, кого он решил изобразить – Онегина? Но, увы, ничего, кроме слишком широкого для него фрака, он, видимо, раздобыть не мог, на ногах его были защитного цвета обмотки, и грубые солдатские башмаки, но гордое и даже надменное выражение лица не покидало его. <…>…изумительный поэт, казалось, не понимал, как нелепо было красоваться в таком виде. Позже я поняла, что он хотел символизировать этим стык эпох[195].