Лицом к лицу. О русской литературе второй половины XX – начала XXI века

Некоторым современницам и современникам казалась смешной и нелепой внешность поэта («невообразимо забавный») – еще один очевидный повод для карикатуры. Но, во-первых, некоторые свидетели изображали его внешний облик как вполне заурядный («С первого взгляда лицо Мандельштама не поражало» – Надежда Павлович)[210], а некоторые писали даже о его изя ществе и элегантности («Прекрасно посаженная голова Мандельштама, его величественная и медленная повадка. Он – в черном костюме и ослепительной рубашке, респектабельный и важный» – Мария Гонта)[211]. А во-вторых, уж на что невыигрышной предстает почти во всех описаниях внешность, например, Николая Гумилева («…я в испуге увидела совершенно дикое выражение восхищения на очень некрасивом лице. Восхищение казалось диким, скорее глупым, и взгляд почти зверским» – Ольга Гильдебрандт-Арбенина)[212], однако число карикатурных словесных изображений автора «Заблудившегося трамвая» не сравнить с количеством уважительных, а то и восторженных характеристик, которых он удостоился в дневниках, письмах и воспоминаниях.

Едва ли не основная, на наш взгляд, причина окарикатуривания облика и образа Осипа Мандельштама многими современниками была точно сформулирована в мемуарах о поэте, написанных Эммой Герштейн:

Его импульсивность не всегда раскрывала лучшие черты его духовного облика, а нередко и худшие (даже не личные, а какие-то родовые). При впечатлительности и повышенной возбудимости Мандельштама это проявлялось очень ярко и часто вызывало ложное представление о нем как о вульгарной личности. Такое отношение допускало известную фамильярность в обращении. Но он же знал, что его единственный в своем роде интеллект и поэтический гений заслуживали почтительного преклонения… Эта дисгармония была источником постоянных страданий Осипа Эмильевича[213].

В пандан к этой характеристике приведем здесь и проницательное наблюдение из записной книжки Лидии Гинзбург 1933 года:

Мандельштам слывет сумасшедшим и действительно кажется сумасшедшим среди людей, привыкших скрывать или подтасовывать свои импульсы. Для него, вероятно, не существует расстояния между импульсом и поступком, – расстояния, которое составляет сущность европейского уклада[214].

Импульсивность, впечатлительность, повышенная возбудимость – все это свойства холерического темперамента. По-видимому, как раз аффектированные и не скрываемые от насмешливых и/или удивленных глаз свидетелей реакции холерика Мандельштама на внешние раздражители («Для него, вероятно, не существует расстояния между импульсом и поступком») сыграли определяющую роль в становлении его прижизненной репутации. Многое с годами в личности и поведении поэта менялось, но не это.

Вот отрывок из мемуаров Михаила Карповича, изображающий Мандельштама весной 1908 года: