Любит или не любит? Об эротическом переносе, контрпереносе и злоупотреблениях в терапевтических отношениях

Так вот, когда милый и удобный человек старается сделать нам максимально комфортно, он становится максимально незаметен. Мы перестаем задумываться о его собственных мотивах, потребностях, желаниях и чувствах, и (при недостатке Контакта) погружаемся все глубже в проективный мир, где «если мне хорошо, то и другому тоже», как будто только наше Я реально существует. 1+1=1.

Для такой очарованности, кстати, совершенно необязательно эротическое влечение, необязательно быть разного пола. Я не раз видела (и сама переживала такое), как сияют глаза у моих коллег, когда они рассказывают про «любимых» клиентов. Да, грань между человеческой симпатией и поглощением очень тонкая (я предвижу ваши вопросы) — и ее можно провести по этому самому ощущению эйфории.

И вот тут обычно возникает протест.

«Я просто люблю свою клиентку, по-человечески»

«Он мне просто очень нравится»

«Она действительно очаровательная личность»

«Да, он умеет нравиться, и это его сильная сторона, его ресурс в отношениях»

«Если это не мешает, зачем в этом копаться?»

«Это простые человеческие чувства, я эмоционально реагирую на людей, у меня такой темперамент: уж если кого люблю, то от всей души».

Я не знаю, что еще на это ответить. Я могу только размышлять о своем опыте: когда в терапевтических отношениях возникает много эйфории, они потихоньку сворачивают не туда. И за этим стоят усилия клиента по выравниваю дисбаланса ценности, которые остаются за кадром.

Дело в том, что на одни и те же события участники отношений могут смотреть очень по-разному.

Помню трогательную историю, которая гуляла в соцсетях.

Маленькой больной девочке нужно было переливание крови. По результатам анализов самым подходящим донором оказался ее брат — немногим старше ее. Мальчику рассказали, что сестричке нужна его кровь, и малыш согласился. Конечно, взрослые похвалили его за доброе сердце и сказали, что гордятся им, и все такое. И он сидел в палате, опечаленный и бледный, и кто-то из врачей, думая, что он боится иголок или крови, решил подбодрить мальчишку.

— Какой ты молодец! — сказал доктор. — Не бойся! Это будет не больно и быстро закончится.

Малыш сглотнул.

— А вы передадите сестренке моего Человека-Паука, на память?

— Да сам потом передашь! — добродушно ответил врач.

Ребенок озадаченно посмотрел на него.

— А… разве я не умру? — осторожно спросил он.

Пока взрослые обсуждали рутинную, хоть и волнительную, процедуру переливания крови и готовились к ней, ребенок пребывал в уверенности, что от него потребуется отдать сестре ВСЮ кровь, и тихо самоотверженно готовился к смерти. То, что это будет «не больно» и что «доктор добрый», поддерживало его лишь отчасти.

Взрослые удивились — потому что они об этом не задумывались.

Человек, у которого все близкие отношения в жизни строились на основе поглощения — сначала родителем/родителями, потом учителями, потом и романтическими партнерами или друзьями — не представляет себе другой близости, и хочет хотя бы нравиться тому, кто получит всю его кровь. Хотя бы почувствовать себя значимыми для него.

Люди, выросшие в отношениях поглощения (идентификации с агрессором[13]), обладают некоторыми общими чертами:

— выглядят или ощущаются младше своего возраста; в отношениях с ними рождают ощущение «младшего»;

— воспринимаются невинными или беззащитными;

— проявляют «детскую» застенчивость или «детскую» доверчивость;

— их сексуальность часто подавлена, несмотря на то, что их поведение может показаться сексуализированным;