«Просто мы с первого класса вместе». Две девочки из хороших еврейских семей были обречены на дружбу. Тем более что наши деды и прадеды познакомились намного раньше нас. Возможно, наша дружба была предопределена, и каждая мечтала найти сестру, с которой можно было бы как следует подурачиться. Как-то мы оказались в одном классе, потом вместе сменили школу – и так до самого института. Стенгазета, дискотеки, даже дачи соседние. Такая предопределенная всеми условиями дружба.
В этот раз зачинщиком всех сомнительных эскапад стала я, а Катя просто поддерживала. Потому что должен же кто-то эту буйную голову спасать время от времени. Огонь, вода, медные трубы и вступительные экзамены. После первых курсов университета мы проводили время у меня на даче. Вечеринки продолжались сутками: одни гости отбывали на утреннем автобусе, приезжали другие. А мы варили борщ и жарили капустные оладьи.
По негласному согласию Катя стала журналистом: сначала в школьной стенгазете, а потом в нашей интернет-газете «Провинция», самом дорогом моем ребенке. И я знаю, что она пошла на это только лишь потому, что для меня это было важно. Если честно, я не могу припомнить ни одной моей странной затеи, в которой бы Катя не участвовала, – надеюсь, что ей было тоже весело.
В отличие от меня Катя отлично умеет слушать: даже подумать страшно, сколько бреда из своей головы, рассказов, романтических переживаний и стихов я обрушила на ее ни в чем не повинную голову. Мне кажется, в какой-то момент она должны была далеко и всерьез послать меня со всеми моими проблемами и заморочками, но почему-то всегда была рядом. Когда я переживала финалы (каждый раз!) грандиозных романов, когда умерла бабушка, когда умер дед – каждый раз, когда случалось КОГДА, она просто оказывалась рядом, как бы мы вусмерть не разругались до этого.
Если даже я устаю от себя самой, то каково должно быть другу! У которого, тем более, я через раз спрашиваю, как дела – и далеко не каждый раз стараюсь услышать ответ. Она прощает, потому что любит – по-сестрински, и опять же безоговорочно. Потому что знает, я не стану каким-то другим человеком, даже если сильно постараюсь, но ведь именно все эти танцы субличностей в моей голове и делают меня собой.
Сейчас она в Израиле: изучает искусство и ратует за феминизм. Я знаю, на берегу какого моря мы выпьем при встрече бутылку белого вина.
Нюся
Этим строчкам около 17 лет, их сочинила подруга, с которой мы провели совершенно беззаботные несколько лет подростковой жизни: со смешными влюбленностями, бунтом против родителей и первыми поисками себя.
С Нюсей мы освоили весь центр города в весьма нестандартном ключе: мы стритовали. Это такой маргинальный способ заработка, когда один играет на гитаре, а второй бегает по прохожим со шляпкой. Стоит ли говорить, что при моем полном отсутствии музыкального слуха, но некотором наличии обаяния со шляпкой бегала я, а Нюся играла – как потомственный бард – очень качественно. Возможно, это было первое мое знание о маркетинге: если продукт хороший, продавать его не стыдно и легко.
Зарабатывали мы вполне достаточно: хватало на пиво и сигареты, а больше нас особенно ничего и не волновало. Потом я переехала из центра города в Академгородок, и наши пути как-то разошлись, ведь в то время не было еще ВатсАппа, чтобы отправлять друг другу дурацкие картинки в знак того, что ты еще помнишь о человеке.
Мне казалось, что в погоне за признанием она бежит совершенно не в ту сторону, меня увлекало журналистское тщеславие – словом, как-то нам оказалось не по пути.
Прошло около 15 лет, и я оказалась у Нюси на массажном столе. До этого мы столкнулись на какой-то конференции, где она была инженером, руководила строительной компанией и училась в аспирантуре, занималась энергосбережением и строила умные дома. А я – подающий надежды молодой журналист, который что-то там ищет.
Так вот, я попала на турмалиновый коврик на массаж к молодой женщине, которая занимается тибетской медициной. И это все та же Нюся, она до сих пор может лихо сплясать в баре и записала свой альбом.