Любовь и проклятие камня

Соджун нередко проезжал мимо этой деревушки, стоящей на перепутье трех дорог. Вдоль дорог раскинулись поля, которыми и жили крестьяне. А Мугук жила таверной, которую на свой страх и риск они построили с мужем. До Ханяна было четыре часа верхом на отдохнувших лошадях, но отсюда до ближайшего поселка — полдня езды. Проезжие были рады спешиться, размяться и поесть перед Ханяном. Харчевня превратилась в таверну, где при желании можно было остаться на ночь или просто переждать непогоду. Столики стояли на террасе вдоль длинной стены дома, а пол террасы зимой был теплым: дымоход от очага, на котором фырчали и томились огромные чаны с рисом и другой едой, проходил под всей террасой. Кроме того, обычно террасы строились открытыми, но здесь по всему периметру она была огорожена перилами в половину человеческого роста. Для лютой непогоды были изготовлены раздвижные ставни, которыми закрывали террасу в ливень и метель. Сейчас было тепло по-весеннему, и терраса была открыта взору.

Мугук окинула взглядом таверну, обеденное время еще не настало, поэтому посетителей было немного. Женщина пригласила Соджуна и Елень присесть. Она поставила чашу, которой так долго любовалась на стол, и посмотрела на гостей.

— В моей таверне мы используем хорошую посуду, вместо мисок из тыквы[2], но, боюсь, такую дорогую в необходимом для нас количестве мы закупить не сможем, — сказала хозяйка.

Елень оживилась.

— А сколько вам нужно?

Мугук улыбнулась:

— Мисок пятьдесят. Мы же не одно блюдо подаем.

Елень достала из корзины еще две миски, одна меньше другой.

— В этой вы можете подавать рис, а в этой — кимчи. А вот в таких небольших тарелках можно выставлять другие гарниры, — и Елень выставила еще небольшие плошки[3].

— Ну, такие плошки и вовсе роскошь! У нас они деревянные!

Странная гостья улыбнулась, и удивительные глаза заискрились.

— Но дерево натягивает запах! Да и плохо отмывается от соевого соуса да перечной пасты.

Это была правда. Но Мугук нашла способ, как с этим бороться. Она просто в таких плошках подавала одни и те же гарниры. Иногда случалась путаница, но от таких незначительных ошибок посетителей меньше не становилось.

— И потом, мою посуду так просто не разбить, — и с этими словами Елень швырнула чашку на пол. Мугук вскрикнула, прижав руки к груди, но чашка подпрыгнула на полу и осталась целой и невредимой. Елень подняла плошку и протянула хозяйке, та жадно всматривалась в посуду, но не заметила ни трещинки! Мугук глянула на гостью с восторгом.

— На камни бросать не стоит, но посуда достаточно крепкая, чтобы не треснуть от падения на пол или землю, — заметил капитан, молчавший все время.

Мугук вертела плошку в руках и вдруг приметила что-то на дне чашки. Присмотрелась.

— А это что? — спросила она с любопытством.

— Это знак мастера, — ответила Елень с улыбкой.

— И кто же этот мастер?

— Я.

Мугук подняла глаза и посмотрела на странную госпожу. То, что перед ней была дворянка, объяснять не требовалось. Но это была какая-то необычная дворянка. Во-первых, она была одета по-мужски. Где это видано, чтобы женщина рядилась в мужское? Во-вторых, между большим и указательным пальцем у нее была потертость на коже, причем на обеих руках. А это уж совсем удивительно, потому что такая мозоль — знак мечника. В-третьих, глаза гостьи. Уж сколько стоит таверна, уж сколько народа прошло по этим дорогам, но таких глаз Мугук не видала отродясь! В-четвертых, эта одетая по-мужски зеленоглазая дворянка-мечник — гончар? Было над чем подумать…

Хозяйка молчала, разглядывая рисунок. Этот знак и рисунком-то сложно назвать: волна изгибалась каким-то причудливым образом, и, только присмотревшись, Мугук поняла — это был силуэт сидящей кошки. Линия, едва обозначившая подбородок и щеку, заострялась двумя треугольниками-ушками на макушке, а потом сбегала вниз, изгибаясь по спинке и закругляясь хвостом. Мугук не знала, что этот знак был придуман по настоянию деда Сэчана всего пару дней назад. Тот считал, что у каждого мастера должен быть свой знак[4].

Мугук смотрела на стоящую перед ней разномастную посуду. Она уже думала о хорошей посуде для таверны, даже в Ханян ездила, да вот только вернулась ни с чем. С учетом необходимого количества гончары заламывали высокую цену. Однако эта странная парочка просила за посуду на треть меньше. А треть — это много.

Елень заметив сомнение хозяйки, закрыла крышку опустевшей корзины.

— Аджума Мугук, а суп еще долго ждать? — вдруг спросила она.