Любовь по-санкюлотски

«В этой войне все покрыто тайной. Это — война теней и загадок, война призраков и неуловимых идей. Где же мы сможем найти этот неуловимый гений гражданской войны? Давайте приглядимся. Я ничего не вижу, кроме как там, на песчаном холме, какую-то сестру в сером одеянии, смиренно семенящую с низко опущенной головой. Вижу только, как в просвете между деревьями скачет верхом какая-то женщина в сопровождении слуги; она едет быстро, перескакивая через ямы, сворачивая с дороги, чтобы сократить расстояние. Она, несомненно, не рассчитывает никого встретить. По той же самой дороге бредет с корзинкой в руке, то ли с яйцами, то ли с фруктами, честная крестьянка. Идет она быстро и хочет попасть в город до наступления ночи.

Но куда же направляются эта монахиня, эта дама, эта крестьянка? Хотя и идут они тремя разными путями, но окажутся все в одном месте: все трое они постучатся в двери монастыря. Вы хотите сказать, что они пришли за советом к священнику? Но его сегодня там нет. Да, но он был там вчера. Ему надо было прийти в субботу для того, чтобы исповедовать своих прихожанок. Исповедник и пастырь, он руководит не только ими одними, но через них многими другими женщинами… Женщина и священник — в этом вся Вандея, вся суть гражданской войны. Запомните, что без женщины священник не мог бы ничего сделать…»[158]

С первых же боев между шуанами[159] и революционными войсками республиканцы поняли, в чем была сила их врагов. И госпожа де Сапино в своих «Мемуарах» приводит вот такое любопытное заявление одного из республиканских военачальников:

«Ах, разбойницы! Это ведь они — причина всех наших несчастий: без этих женщин Республика давно бы уже упрочилась, и мы сидели бы спокойно дома…»

Республиканские офицеры зря беспокоились на этот счет. Зная о том бедственном положении, в котором оказались восточные армии, они могли бы предположить, что вандейским войскам не удастся долгое время сохранять спокойствие и дисциплину.

И действительно, события не замедлили принять скорее любовный, нежели военный характер…

После нескольких боев вандейцы, к которым вернулся их естественный пыл, стали горящими глазами глядеть на окружение некоторых шуанских вождей. Франсуа де Шаретта де ла Контри, среди прочих, постоянно сопровождали знатные дамы, слабые на передок крестьянки и приезжавшие из Нанта проститутки[160].

Господин де Шаретт, признаем это, по праву имел репутацию донжуана. В Леже, где разместил он свою штаб-квартиру, несколько домов было занято женщинами его обычного гарема. Каждый вечер этот болотный вождь организовывал балы, на которых танцевал один со своими красотками под звуки волынки.

По окончании бала господин де Шаретт уводил с собой в дом, где он жил, двух-трех «султанш» и проводил с ними бурные ночи, во время которых его роялистски настроенное сердце познавало те же самые радости, что и фибры республиканской души генерала Дюмурье…

Таким образом, мы видим, что два военных руководителя, находившиеся в политическом плане на противоположных полюсах, предавались с одинаковым пылом одним и тем же удовольствиям в одно и то же время… И именно любви, поставившей на грань катастрофы армии Конвента, суждено было помешать игуанам спасти монархию…