Любовь тигра

Потом вдруг в нашем доме появляется дядя Степа, как мы его зовем — огромный худой моряк с интеллигентным лицом — Элин жених... мы принимаем его по-доброму, вместе обедаем, строим планы... но и тут оказывается что-то не совсем гладко, опять с напряжением что-то надо улаживать, с кем-то еще разговаривать... кажется, с бывшей его женой (или настоящей?) в городе Риге. Как бы все уже решено... Эльвира уверяет нас в этом приподнято-обиженным тоном... но ситуация натянутая редко кончается счастьем... дядя Степа незаметно тает, и разговоры иссякают — остается лишь странная память о нем — гигантских размеров белоснежные клеши — которые пытались (хоть какой-то прок!) приспособить сперва отцу, потом мне — но безуспешно.

Тревога поселяется в нашей семье (от таких тревог постепенно и устают, и уходят)... Появляется еще какой-то жених (в этот раз уже только в словах Эльвиры) — который постоянно преследует ее, но никак не может появиться в нашем доме, потому что с отцом — крупным директором — постоянно уезжает за границу... Бабушка кивает, поджав губы. Мы скорбно молчим.

Но ведь можно же переменить характер, прекратить это нервное нагнетание... может — и жизнь пойдет в другом настроении, улыбнется? Но нет — уже не свернуть, и уже готова платформа: все негодяи, все подлецы, думают только об одном — ни в ком нынче нет ничего святого! Я слушаю ее, и во мне поднимается протест: все так, — а может, все и не так! Люди становятся как бы эгоистами и подлецами в основном тогда, когда их берут за горло и заставляют делать то, чего им вовсе не хочется... вот тут они эгоисты, вот тут они подлецы — и ни на что святое (под святым подразумеваются твои желания) они действительно не способны! Но разве Эльвире это объяснишь! В том вираже, который она делает, ей действительно встречаются сплошные удары!

Эх, сеструха! Спокойно! Ни у кого и никогда нет никаких врагов — мы себе делаем их сами!

И вот уже квартира наша превращается в поле боя. Я выставляю из средней комнаты, где теперь сплю, лишнюю ржавую сетку-матрас в прихожую — Эльвира с грохотом задвигает ее обратно! Я, рассвирепев, что редко бывает, снова выдвигаю ее — она задвигает обратно. С жутким неприличным грохотом сооружение это, словно специально рожденное для грохота и скандала, падает... и мы с Эльвирой стоим лицом к лицу, сжав зубы и стиснув кулаки... вот, пожалуйста — готов: негодяй, который не думает о благе семьи, а также и о родной сестре, а только лишь о своих удобствах! Потом негодяи будут встречаться ей еще долго, в ее длинном мыканье по коммунальным квартирам. Но воля ее, упорство, агрессивный ее ум не пропадут втуне — она займется библиотечной работой, и поднимется в ней.

Когда приезжает из Москвы мама — Эля приходит, и я слышу, входя, ее насмешливо-напряженный голос:

— Ну что ж ты хочешь — нигде ничего же нет! Ну — это и естественно: каждый же думает, как сделать лучше себе!

Может, она считает это суровой правдой жизни — но меня ее трактовка жизни вгоняет в тоску: если бы все было так безысходно и буквально, жизнь давно бы закончилась! Но разве ей объяснишь! Она ядовито кивнет, подожмет губы, и скажет: «Ну что ж — ты всегда был эгоистом, и думал только о себе — поэтому и не можешь создать ничего крупного!» Под «крупным» подразумевается то, что давно уже знают и повторяют все, в том числе и у нее на службе, в чайном закутке: «Разве могут что-либо крупное написать нынешние писатели?!»

Ну да... конечно!

Я согласен с ней, что жизнь сурова. Она — зеркало, которое глянет на тебя с тем же выражением, с которым ты заглядываешь в него!

Но Эля — уже взрослый, самостоятельный человек — и стихийно, я думаю, она выбрала абсолютно правильный для себя способ мышления и поведения. Она «житейски мудра» — и жизнь дает ей достаточно пищи для подтверждения именно ее мудрости... в жизни есть все, что угодно!

Когда-то мы, надеюсь, и соединимся духом.

Младшая сестра, Оля, была долго мало замечена мной — в детстве смотришь вперед, а не назад — а Ольга по возрасту и по жизни позади. Первое, что явственно помню: я, как старший и более умный, уже переболел скарлатиной, и уже вышел из больницы, сильный и умудренный — а Олька, как и положено младшей, загремела туда вслед за мной, глупая и наивненькая: я-то уже знал, что ничего там хорошего нет, и выдержать больницу могут только сильные, крепкие мужчины... а она-то, дуреха, зачем попала туда? И вот — утро, когда ее выписывают из больницы. Меня это не интересует, я эгоист, и втайне этим горжусь: эгоисты способны на многое, на что обычные люди не решатся! Я деловито сбегаю с лестницы по своим неотложным делам — еще буду я сидеть и ждать сестренку — соплячку-несмышленыша! Обойдутся и без меня! И сталкиваюсь со входящими во двор мамой и Олькой. Мы не виделись давно... но, наверное, не только поэтому мы смотрели друг на друга, словно впервые... видно — просто пришел момент нашей встречи и знакомства.