Любовь ушами. Анатомия и физиология освоения языков

Ещё одна проблема – невнимательность. Мы легко концентрируемся на том, что бросается в глаза, более того, глаза нас легко отвлекают: мой главный искуситель во время работы – кнопка браузера на рабочем столе, а во время работы в библиотеке – проходящие мимо студентки. И это парадокс, потому что глаза всегда оставляют нас на поверхности зримого, в то время как уши ведут вглубь: вглубь слышимого и вглубь нас самих, слушающих. Однако тот факт, что для настоящего понимания на уровне а) акустических тонкостей, б) эмоций, чувств и впечатлений, в) мысли, г) личности говорящего (или играющего, поющего, моющего посуду…) – нужно приложить усилие, сразу направляет нас по лёгкому пути. Многие пишут – ну и ладно, мол, приходит цивилизация визуального, смиримся с этим.

Нет, не ладно.

Врач не способен на слух поставить диагноз: он уже не верит своим ушам, он верит аппаратуре (иногда – акустической: этакие у него ушные протезы для здоровых). Водитель не слышит по шуму мотора, какая в нём неполадка, и механик тоже: зачем, ведь есть диагностическая аппаратура. Если и путевые обходчики перестанут слышать, нет ли трещин в чугунных деталях вагона или каверн в рельсах, начнутся железнодорожные катастрофы. На улице мы не слышим, что приближается машина. Мы не слышим, что грубим близким, что отвечаем резко или равнодушно, или жёстко, или пренебрежительно, или так, будто собеседник уже исчерпал наше терпение – не потому не слышим, что наше терпение исчерпано и мы хотим побольнее обидеть, а потому что глухи. Глухи к собственному голосу, глухи к тому, как выражаем свои чувства. А потом нам кажется, что это нам нагрубили, ответили резко или равнодушно, или жёстко, или пренебрежительно, или так, будто мы своей первой фразой уже исчерпали терпение собеседника – а ничего такого не было, нам ответили совершенно спокойно, мягко и по делу: но мы глухи. Мы глухи к собеседнику, слышим только то, что хотим или ожидаем услышать, то есть самих себя – и чтобы до нас дошла его шутка, он должен, пошутив, или сам заржать как лошадь, или нарисовать на бумажке смайлик и показать нам: алё, мол! Шучу!

Ну, и уж конечно мы не слышим, Бетховен это или Моцарт, сок льётся или пиво, закипает вода в кастрюле или уже кипит ключом, Юрский читает Хармса или Богатырев, удаляется поезд или приближается, по-норвежски говорят или по-фински, смеётся друг от радости – или потому, что готов истерически разрыдаться, кашляет ребёнок потому, что крошкой поперхнулся, или у него бронхит.

Пусть каждый выберет сам, о чём из перечисленного выше – а перечислять можно бесконечно – он мог бы сказать: а, чепуха! Можно жить и без этого!

Можно-то можно. Но вот только качество жизни – это не одно лишь «иметь», это ещё и «быть». И если иметь пиво, Моцарта и друга отсутствие слуха ещё не мешает, вернее, не всегда мешает, то быть другом, быть слушателем Моцарта и быть квалифицированным производителем (пива ли, супа ли в кастрюле, медицинских ли услуг…) отсутствие слуха не просто мешает, а совсем не даёт. Зрение – больше про «иметь», но слух – это наше «быть». Глухой теряет в экзистенции невероятно много, и теряет уже качественно, а не количественно. Он отгорожен от ближнего, отгорожен от общества, отгорожен от смысла. И когда мы слышим, как в мире большой политики ядерные державы общаются в стиле: «Ты чё? А ты сам чё?! Чё, самый крутой, да?» – то ведь это от нежелания и неумения слушать. Чего его слушать-то? Надо самому говорить! Да погромче. А он пусть заткнётся.

Но откуда берётся способность слышать? Почему у нас есть, к счастью, шанс вырасти не-глухими? В традиционном обществе – потому что с детства надо прислушиваться к тысячам значимых звуков. Как шумит ветер, как плещет волна, какие птицы кричат или поют и как, и когда; какие голоса доносятся с поля, из деревни, с пристани. Всё это важно, всё сигнализирует об опасности или о благополучии, сулит добычу или торопит принимать срочные меры. Однако наш предок, чуткий к звукам природы, мог оказаться эмоционально глухим. Все эти оттенки эмоций его не очень волновали.

В современном обществе человек вырастает неглухим, если внимание его в детстве специально привлекают к звукам природы, но для нас этого мало. Наша цивилизация меньше ориентирована на природу, а больше – на человека (по крайней мере, была). По-настоящему чутким может вырасти только тот, кого специально воспитывали во внимании к самовыражению ближнего: визуальному, тактильному, но прежде всего – вербальному. Богатый словарный запас, обилие фразеологизмов и вкус в их использовании, гибкость и разнообразие интонации, умение найти нужное слово – всё это порождает тонкий слух и порождается им: две стороны одной медали.