Любовь ушами. Анатомия и физиология освоения языков

И я сразу вспомнил, как выучила казахский жена моего шурина Рысбека. Выйдя замуж, она попала в семью, где говорили только на казахском. Нет, с нею общались на русском, при необходимости. Но вокруг звучал только казахский, которого она не понимала совсем и никак. Что бедной девушке было делать? Молчала. Так прошёл год, другой… И вот на третий стоит она возле сельского магазина в кругу кумушек, перемывающих – по-казахски – кому-то косточки. И участвует в этой гигиенической процедуре, не отстаёт от товарок. Пока одна из них, вытаращив глаза, не обрывает её на полуслове: «Эльвира! Ты что? По-казахски говоришь?» Та, и глазом не моргнув: «Ну да! А что мне, молчать, что ли, в тряпочку?»

Наслушалась – и заговорила.

О Наргизе я сделал вывод, что эта девятнадцатилетняя девушка оказалась не только умнее меня, что совсем нетрудно – но и умнее авторов пособия «French in Action». И пообещал ей рассказать об этом эпизоде в книжке, что с большим удовольствием и делаю.

Они ведь, авторы, что? Они, конечно, ставят лошадь впереди телеги, предлагая своим студентам сначала смотреть и слушать фильм, а уж потом разбираться с грамматикой, языковыми явлениями, произношением и так далее. Они ставят речь впереди её анализа, восприятие – впереди обработки воспринятого и в целом язык – впереди грамматики. Но они недостаточно радикальны. Они каждой порции языка предписывают порцию упражнений «для его усвоения». То есть ставят как бы кусочек лошади перед каждым кусочком телеги. В то время как на самом деле всё ещё проще: к упражнениям, помогающим понять, как язык устроен и как работает, сознательно отнестись к различным явлениям языка и грамматики – должен подходить человек, уже язык усвоивший, освоившийся в нём! Как это было с каждым из нас, пока мы усваивали родной язык изустно.

И мы с Наргизой решили: работаем исключительно устно, пока не решим, что клиент дозрел. Тогда возвращаемся к Уроку 12, и начинаем – уже зная язык и не испытывая таких трудностей – делать упражнения, читать и писать тексты.

Для разбора беглой и не всегда внятной устной речи персонажей мы иногда обращаемся к тексту диалога, содержащемуся в учебнике. Кроме того, мы устно отвечаем на письменные вопросы к фильму. Этим наше общение с учебником исчерпывается. Результат номер один – девочка моя больше не плачет, в течение урока у неё прекрасное настроение. А где приятные эмоции сопровождают интенсивную работу над материалом, который нравится, – там результат не заставит себя ждать.

Но главный секрет FIA лежит вообще вне плоскости «метода». (Кстати, Пьер Капре никогда и не претендовал на открытие нового метода!) Главный секрет его состоит в том, что FIA – это произведение искусства.

Искусство

Язык есть искусство и произведение искусства, вечно становящееся, всегда в процессе создания, а мы с вами – одновременно и кисти Художника, который пишет эту картину, и художники, свободные в своём творчестве, и краски, которыми картина пишется. Есть искусство выражения мысли и чувств при помощи языка, есть искусство восприятия мысли и чувств, выраженных при помощи языка и самой личности автора. Но искусство ещё и в том, чтобы дать языку научить себя, чтобы воспринять от него те формы и те концепты, которыми затем сможешь играть вместе с ним (я хотел написать «играть сам», но, сколь бы мы ни были самостоятельны, в любой нашей игре участвует вечный наш Партнёр: язык). Хороший писатель – это тот, кто был хорошим учеником в школе Языка.

А если так, то и преподавание языка должно строиться так же, как преподавание других искусств. Мастер даёт ребёнку (или взрослому ученику) карандаш и говорит: «Рисуй!» И тот рисует, видит, что получается, поправляет себя. Рисует то с натуры, то по воображению. То на пленэре, то в классе. Сегодня – то, что велел (кстати, это слово, «велел», стало в последнее время какой-то персоной нон грата) мастер, завтра – то, что хочется самому. Сегодня пастелью, завтра гуашью, потом углём, а там, глядишь, и до масла доберётся. (Хотя многие мастера говорят, что можно-таки начинать сразу с масла, что масло проще, чем акварель.)

Вторая сторона преподавания искусства – это обучение созерцанию произведений. А может, она как раз первая. Вы, обладая воспитанным вкусом, подсовываете ученику произведения – это важно само по себе. Но вы ещё и учите его, как грамотно их смотреть, чтобы не скатиться ни в «ух ты, офигенно!/ фу, мазня», ни в «данное произведение является типичным для поздней южно-фламандской школы». Вам важно, чтобы ученик ваш увидел (или услышал) произведение, а не просто выразил свою элементарную эмоциональную реакцию на него или проявил (опять же, свою личную) теоретическую осведомлённость.

Если обе стороны – обучение восприятию и обучение самовыражению – идут успешно и параллельно, значит, ваш ученик постепенно осваивает искусство и осваивается в нём.