Любовь ушами. Анатомия и физиология освоения языков

Так же и с языком. Даже очень разные языки обладают общими чертами, которые, собственно, и позволяют называть их языками. И, если уж ты владеешь хотя бы одним (а ты владеешь далеко не одним языком, поверь), то можешь овладеть и другим. Для этого не нужны никакие особые способности. То есть, нужны, наверное. Но они – эти особые способности – есть у всех людей. Об этом говорит один простой факт: все люди говорят на каком-нибудь языке. Это касается даже глухонемых, только слово «говорят» тут не подходит. Язык – это ещё один случай некой фундаментальной характеристики человека. Язык присущ человеку от природы – его особой человеческой природы. Тем не менее, языку нужно учиться. Автоматически на нём не заговоришь, и человеком автоматически не станешь. Всему, что делает человека человеком, нужно учиться. Но есть и другая сторона медали.

«Человека вообще», просто человека, не бывает. Есть мужчины и женщины. Взрослые и дети. И так далее. Есть, в частности, и люди, говорящие на неких языках. Человек рождается среди людей, говорящих на определённом языке. На его основе он формирует свой индивидуальный язык, оставаясь в рамках родного языка, и обогащает тем самым последний. Понять друг друга, найти общий язык друг с другом, люди могут, только научившись языкам друг друга. Другого пути нет. Так называемые искусственные языки, например эсперанто, исходят из того, что люди, изучающие их и говорящие на них, уже говорят на живых естественных языках.

Язык, как и внешность, как и родителей, и страну, где родился, я не выбирал. Оставим пока реинкарнацию. В данной конкретной жизни – не выбирал. Они даны мне, это ситуация, в которую я попадаю. То, что называется «Я», как раз и является никогда не готовым продуктом, всегда съедобной, но вечно недожаренной котлетой – продуктом моих реакций на ситуацию. Язык как ситуация – это предзаданная мне форма реакций на ситуации внешнего мира. И «внутреннего» тоже. И на эту ситуацию я тоже реагирую. Это открытая система с обратной связью.

Теперь понятной становится знаменитая фраза кардинала Меццофанти «Сколько ты знаешь языков – столько раз ты человек». Заговорить на языке другого – всё равно, что влезть в его шкуру. Начать реагировать на мир так, как это свойственно ему, не тебе. (Или – новому тебе!) Получить его внешность, его привычки; его страхи и его радости сделать своими. Ты останешься при этом самим собой, и будешь навязывать новому языку привычные тебе формы выражения, будешь накладывать «кальки» с твоего личного языка, производного от родного, – на новый для тебя язык. Но тот будет сопротивляться! Как? Получающиеся фразы будут бессмысленными или двусмысленными, или приобретут совсем не тот смысл, которого ты хотел достичь. В результате тебя не будут понимать. И тебе придётся (хорошее слово) переходить на понятный другому язык, максимально приближенный к его личному, то есть на обобщённый вариант его родного языка. Ведь только такой обобщённый, абстрактный вариант языка, не существующий в природе, на котором никто не говорит, можно выучить по учебникам. Но, в общении с теми, для кого этот язык родной, естественный, всегда есть шанс сделать его для себя живым. Так ты получишь вторую естественную для тебя систему реакций на мир. С внешностью такой номер не пройдёт. Так что учить языки – это почти единственный шанс выйти за собственные пределы и прикоснуться к Другому своими эмоциями, мышлением, а отчасти даже организмом.

Вернёмся к слову «придётся» из предыдущего абзаца. Оно говорит о том, что наша свобода – это всегда свобода реакций на ту или иную ситуацию, но не свобода от ситуации. В данном случае – от языка. Он заставляет тебя использовать его уже готовые структуры; не столько осваивать его, сколько самому осваиваться в нём. Только научившись этому, ты сможешь начать постепенно создавать на нём свой второй личный язык. Ему, конечно, уже никогда будет не достичь живости и богатства твоего первого личного языка. Поэтому по-настоящему дву- и более язычными становятся только те, у кого два и более родных языка. С детства. С первого дня. Ярчайший пример – Владимир Набоков, этот «нормальный трёхъязычный ребёнок», с которым мама всегда говорила только по-французски, папа – по-английски, а все остальные – по-русски. Таких детей, конечно, было и есть немало, но только он, насколько я знаю, прошёл путь до конца, став на двух языках великим писателем, то есть дважды проделав то, что большинству не удаётся сделать ни разу: пропустить через свои жабры весь Океан. Обогатить не только себя двумя языками, но и два языка – собою.