Любовь во время карантина

– Alexa, set the timer for 18 minutes[1].

Все остальное не важно, ни черта больше не важно.

Важны только секунды, когда вы раз за разом срываетесь с места, впрыгиваете в обувь, не завязывая шнурки; шарф, если удастся схватить по пути; и дверь хлопает за спиной; почти прыжком – в машину, и газ в пол. Только это.

Восемнадцать минут – это не так много, чтобы обязательно успеть. Но есть разница между днем и ночью, и обычно мы успеваем; обычно мы бродим по дому ночами; так и не можем перестать говорить то в одной комнате, то в другой, потом расходимся, ну и что с того – так же не перестаем говорить, просто через стену; да, иногда между фразами ничего лишнего по полчаса; ну а потом один закончит свое, придет к другому, и снова «а помнишь, как мы хотели сегодня лечь до рассвета?». Было, помню. Но я тут сейчас страшно занята: я сижу за барной стойкой с ежедневником и планами на будущее (люблю планировать: на пять минут, пять недель, пять месяцев – а там и полгода, – на пять лет, страниц, исписанных карандашей; пять там, скажем, целей… но вообще, любая цифра). Обвожу даты, забиваю под поездки выходные, знаю заранее, когда по работе завал – а потом приходишь ты, ставишь рядом две чашки, нажимаешь кнопку на чай—

На ходу застегиваю рубашку, случайные пуговицы на ощупь, впрыгиваю в кеды, сдергиваю с вешалки пальто и выбегаю за тобой, стараясь не забыть дверь; твой голос, ломаясь к середине, с кашлем:

– Alexa, set the timer for 18 minutes[2].

И мы снова мчим в круглосуточный магазин.

Когда темнеет, зажигаем гирлянду на елке. Первое совместное дело, кстати: наряжали, когда были знакомы полтора дня. Но до этого – планировали целые недели. Потому что – что еще делать, когда встретиться можно только в зуме? Я тогда решила, что елку наряжать надо в одинаковых рубашках, обязательно. У меня – черная и белая клетка. У тебя – черно-красная фланель. Рубашки я купила в Москве, еще не зная тебя, размер на глаз – не ошиблась.

Кто мы, двое, такие? Словами это начинается будто селф-хелп в мягкой обложке: однажды эти двое поистрепались, оба невозможно устали, оба выгорели, выжгли себя дотла, вылетели из списков тех людей – ну, тех, кто каким-то образом всегда, и всегда безошибочно. Жгли, жгли, жгли себя, а потом бы сразу в утиль – но на автомате тянешь и тянешь и тянешь, и они, вокруг, еще долго не почувствуют слабость.

А потом случилось.

А потом случилось так, что мы.

А потом случилось так, что мы вдвоем—

Словами, конечно, выходит по-дурацки. Может, осторожно втиснуть сюда слово «счастье»? Нет, не здесь, а в середине абзаца, так, чтобы неприметнее, контрабандой посреди строки. Или поближе к краю – вроде так не бросится в глаза. Хотя что-то грызет внутри: рил ток, это ну совсем уже перебор, в постпостмодернизме живем ведь.

Да? Пошловато звучит? Серьезно?

Сказано же, рил ток.

Слушайте, а если I’m real’, real’ sorry – but could you please shut the fuck up for me?[3] Серьезно.

Смотрите. Я сейчас такое сделаю.

Бесповоротно, отдельным абзацем, чтобы увидел каждый, и на всякий случай повторю. Follow me[4]:

Счастье.

Счастье.

Писатель в бандане отсалютовал бы: дай пять.

Исключительно на двоих, исключая остальной мир в бесповоротный игнор – c момента встречи в аэропорту и до тех пор, пока я не ухожу снова в самолет «Лос-Анджелес – куда-то еще» (про это позже).

Как это произошло? Не знаю. Я не знаю, как такое происходит.

Может, стоит начать с того утра в середине декабря[5]. Или сразу с дисклеймера. Потому что все эти декабри, каждый год – одни сплошные ожидания, слишком много ожиданий. А у меня как у автора, если что, плоховато с комедиями. С хеппи-эндами, парочками влюбленных и общей благостностью[6]. Никаких сказок-тире-святочных-рассказов, и тепло на душе вам тут тоже не станет. Я не то чтобы против чудес в рождество, или тех самых сказок (знаете, в кино), где всегда падают с легким хрустом, и нежнеют, и тают снежинки. Но я даже в той фланелевой рубашке, в черно-белую клетку (Uniqlo, рождественская коллекция) – нашла иголку. В воротнике. Не цыганскую, в полный рост – маленькую, скромную иголку. Кто ее туда воткнул? И зачем? Всего пара недель – и я буду то и дело нырять в этот полурасстегнутый ворот, как в холодный омут. Может, это была иголка с предсказанием.

– Alexa, set the timer for 18 minutes[7].

Восемнадцать минут до того, как начнет клинить легкие, k. начнет кашлять и закончит дышать.

Ночью – это нестрашно. Уже не страшно. Мы доезжаем, покупаем сигареты, шутим с продавцом. k. всегда такой – в телефоне тает таймер, а он даже так король small talk’а.

Наконец, выйдя на улицу, k. неспешно закуривает.