Любовь во время карантина

Совершенно точно, никогда и ни при каких обстоятельствах – но я до сих пор здесь и сейчас, и, когда позвонил Максим («Оль, а как ты насчет рассказа?»), я почти сказала: «Максим, написать – очень хочу, но сейчас странное время: я живу только одной историей, и ее пишу бесконечно в голове, просто не пишу. А выдумывать не могу; вот не вру, Максим, правда, сейчас не могу; и поэтому странное время, что мне к этому никак не привыкнуть». Но не сказала, потому что эта история – та еще штучка, если честно. Зря, что ли, я думаю над ней и думаю, и рассказываю, и воображаю, и домысливаю, и ловлю себя на полуулыбке, когда нарратив убегает вперед? И я пообещала, что все будет, села за ноутбук и наконец перестала себя останавливать. Я так живу, и об этом я расскажу. Расскажу, хотя вряд ли стоит; и все-таки расскажу, потому что уже сделала вдох, и уже говорю, и на одну, ровно одну часть, черт возьми, имею все права – говорить, рассказывать, орать, выбалтывать, шептать, делиться с кем хочу и даже с тем, с кем не хочу: свою собственную, прожитую, но так и оставшуюся здесь и сейчас часть[13].

Я считала, сколько на теле осталось решеток, когда k. – щелк, щелк, щелк – целых три сообщения в телеграме, забрасывает меня ими, короткими фразами, как заговаривают больных детей. Он пишет быстро, я – лениво и грустно. А потом:

– Хочешь, поговорим?

Я не знаю, хочу ли я говорить, но я точно не хочу быть одна.

– Давай.

Нажимаю на зеленую круглую. Разговор быстро отталкивается и уходит от меня, и это хорошо, и мы говорим и говорим про разное – так долго, что я даже удивляюсь: это похоже на сон, потому что здесь тоже можно забыться.

За полтора месяца до возникновения слова «коронавирус» и аббревиатуры-обрубка «ковид»

Все дело в том, что ближе к концу ноября, или около того[14], мы с друзьями сели в машину в Сан-Франциско и поехали через всю Калифорнию, оставляя след шин на той самой легендарной трассе под названием Big Sur. Все так, как мечтали, – от Сан-Франа прямо до Лос-Анджелеса. Несколько лет назад k. так же колесил по Калифорнии, выбрал себе город покрасивее[15], и остался жить. Мы заехали (думали, что просто напросились, но потом[16] я там уже разобралась, что к чему) к нему на пару дней.

k. не мой друг – просто друг друзей. Так что разговариваем мы немного, временами сквозь зубы. Мне не то чтобы нравится этот друг друзей.

В первый день мы сидим рядом в машине и знакомимся как положено; я осваиваюсь в кресле справа от водителя.

Во второй – шипим друг на друга, потому что с чужими друзьями я миндальничать не подписывалась.

Третьим утром я встаю рано: самолет. k. уже ждет меня на кухне. Собранный, как всегда, точный, как военные часы, четкий, как скальпель.

– Кофе?

Кофеварка ломается, и на кухне впервые за все дни становится тихо.

– Прости за вчерашнее, – говорю, выводя круги и линии на барной стойке, пока жду ответа (и волнуюсь). Может, я и переборщила.

k. кладет поверх одного из кругов мои четки. Мои четки – в смысле, идеально мои. Идеальные – как ответ татуировке, отвергающей все компромиссы с правого запястья. Идеальные – потому что уже с историей, которую мне предстоит расшифровать. Идеальные – потому что я надеваю их и больше никогда не хочу снимать.

И я говорю:

(Дальше я поставлю этот разговор на mute, чтобы вы не подслушивали.)

(И да, этот рассказ мой – так что пишу только то, что считаю нужным. Или не пишу.)

Кофеварка, зашипев, вдруг снова принимается работать. Мы сидим друг напротив друга, каждый пьет свой американо, мы молчим, а разговор все идет, и идет, и идет. Потом k. отвозит меня в Лос-Анджелес, и я улетаю домой.

Назад в середину декабря (напомню: говорят, что в Китае кто-то уже заболел, но об этом не знают пока даже сами больные)

Но на этот раз, по телефону, мы разговариваем и разговариваем; разговариваем, честно, о какой-то ерунде, и еще о другой ерунде, и о третьей, а потом о такой, что даже я начинаю смеяться и потеки туши остаются на экране айфона.

– Ты меня насмешил, – признаюсь.

– А это, что ли, особое достижение? Типа, тебя сложно рассмешить?

– Ну вообще есть такое, да. Мне редко бывает смешно.

– Значит, принцесса-Несмеяна, – и потом будет убеждать, что без всякой издевки, хотя вы бы просто послушали, как он произнес «принцесса», а потом повысил голос на «Несмеяна».

– Да ну, брось. Я не из принцессной темы. Просто с чувством юмора как-то не задалось. Все друзья привыкли.